Дом у озера - Кейт Мортон

Дверь открылась, и в комнату вошла Дейзи, гордо неся серебряный поднос с завтраком.

– Доброе утро, мэм! – произнесла она с раздражающей бодростью. – Сегодня большой день!

Горничная поставила поднос, взахлеб тараторя о меню, гостях и ужасном бардаке на кухне.

– В последний раз, когда я туда заглядывала, кухарка гонялась за Хетти вокруг стола, держа в одной руке цесарку, а в другой скалку!

Затем она раздвинула шторы, впуская замечательный яркий свет, который хлынул в окно и смыл все следы ночи.

Пока Дейзи по собственной инициативе докладывала, как идут приготовления на лужайке, Элеонор налила чай из маленького серебряного чайника и подумала, где взять силы, чтобы справиться со всем, что предстоит сегодня сделать.

* * *

Шторы в окне спальни раздвинулись, и со своего места на садовой скамейке Констанс увидела за стеклом эту дурочку горничную, Дейзи, которая размахивала руками и тараторила без устали, несомненно, доводя Элеонор до отчаяния. Так ей и надо. Подумать только, сегодня прием, а она до сих пор в постели! Впрочем, Элеонор всегда была эксцентричной особой.

Сама Констанс позавтракала еще час назад. Всю свою жизнь она поднималась с первыми лучами солнца. Конечно, она тоже не без греха – наоборот, она считала, что женщина должна поддерживать интерес к себе, – но ей с детства внушали, что пунктуальность – это добродетель, отсутствие которой у одного человека вносит беспорядок в жизнь других людей.

Сад уже кипел как улей. Констанс взяла с собой письменный прибор и список писем, которые нужно написать, однако ее постоянно отвлекали. На овальной лужайке несколько дюжих рабочих устанавливали сложную конструкцию для запуска фейерверков, а к кухне начали подъезжать фургоны с провизией. Рядом двое грубоватых местных парней с декоративными гирляндами вытаптывали клумбы, подыскивая место для лестницы. Один из них, желчный, со свежей россыпью прыщей на подбородке, по ошибке обратился к Констанс, спросив, где найти главного. Констанс быстро от него избавилась: посмотрела непонимающим взглядом и забормотала что-то о погоде. Иногда очень удобно прикинуться выжившей из ума старухой!.. Надо признать, сейчас ей трудно собраться с мыслями, и все же она по-прежнему может решиться на грандиозные поступки, было бы подходящее настроение.

Да, сегодня отличный день. Констанс в жизни бы не призналась в этом вслух (особенно перед Элеонор), но она обожала праздник в честь Иванова дня. Эдевейны редко принимали гостей; слава богу, Элеонор не смогла отказаться от традиции отмечать Иванов день. Праздничный прием в Лоэннете был для Констанс важнейшим событием в году и помогал ей мириться с тем, что живет в этой глухомани, где кровь стынет в жилах от запаха моря и ужасного шума прибоя. Этот шум напоминал об одной давней ужасной ночи. Двадцать лет назад, когда они уехали отсюда, Констанс думала, что навсегда избавилась от тягостных воспоминаний… Увы, жизнь жестока.

Ну и ладно. Предпраздничная суета пробудила воспоминания о счастливых временах: приятное предчувствие, которое она ощущала в молодости, наряжаясь в шелка и драгоценности, брызгаясь одеколоном и закалывая волосы в прическу; как величественно выходила к гостям, оценивающе глядя на толпу и выбирая достойную добычу, а потом восторг охоты, тепло залитого светом танцевального зала, приглушенные торопливые шаги по темным коридорам туда, где ее ждал вожделенный приз… С недавних пор прошлое как бы оживало, становилось почти реальным, и Констанс казалось, что она вновь стала молодой женщиной.

Какое-то движение прервало ее грезы, и улыбка стерлась. Передняя дверь открылась, вышел Дафид Ллевелин и едва не упал, споткнувшись о порог, когда поправлял шляпу и устраивал под мышкой мольберт. Констанс сидела очень тихо, скрытая тенью. Меньше всего ей хотелось вступать с ним разговор. Он двигался намного медленнее, чем обычно, как будто испытывал боль. Констанс заметила это еще несколькими днями раньше, когда все собрались на лужайке и Элеонор объявила, что ему скоро вручат награду. Наверное, у него изжога; впрочем, ерунда, у нее нет времени на глупого и слабого типа. Как незаметно он передвигался по дому и саду, нелепо одетый, с грустным взглядом и дурацкими сказками, когда она, Констанс, здесь хозяйничала! Нельзя было и шагу ступить, чтобы на него не наткнуться. А его нервное потрясение!.. Констанс презрительно фыркнула. У этого человека нет ни стыда ни совести. Ему-то с чего унывать? Это она должна чувствовать себя удрученной и обиженной. Он забрал ее ребенка, разглагольствовал о волшебных мирах и спасении, а потом осмелился злоупотребить ее гостеприимством! Она велела Генри вышвырнуть его прочь, но Генри, обычно такой уступчивый и кроткий, отказался.

А теперь Элеонор балует этого типа, во всем ему потакает. В детстве она его обожала, и он ее тоже любил, они до сих пор очень дружны. Пару недель назад Констанс видела, как они беседовали с глазу на глаз, уютно устроившись на садовой скамейке рядом с розами. Элеонор, очень расстроенная, что-то говорила, а когда Ллевелин коснулся ее щеки кончиками пальцев, Констанс поняла, что дочь плачет. Констанс сразу поняла, о чем они разговаривают.

Дул теплый ветерок, и лепестки осыпались, как конфетти. В последнее время Констанс много чего видела. Конечно, она предпочла бы сохранить молодость и красоту, но нет смысла бороться с неизбежным; в старости тоже есть свои преимущества. Когда Констанс больше не могла кружить головы, она научилась неподвижно сидеть, еле слышно дышать и оставаться незамеченной. И столько всего видела! Видела, как Дебора после помолвки дерзит матери, как Элис тайком бегает на свидания к темноволосому садовнику с цыганскими глазами, как Энтони завел интрижку с молодой и хорошенькой няней.

Жаль, что Элеонор не такая наблюдательная. Констанс было интересно, когда все откроется. Конечно, она могла бы просветить дочь, только неохота нести дурные вести; к тому же в конце концов Элеонор сама догадалась: молодая няня исчезла. Ее уволили втихую и без предупреждения. Так ей и надо. Эти тайные улыбки, разговоры украдкой, пока никто не видит… Впрочем, она, Констанс, все видела. Даже заметила, как однажды после обеда молодая женщина вручила Энтони подарок – книгу. Зрение у Констанс было не то что раньше, название она сразу не разглядела, зато позже не поленилась и тайком пробралась в кабинет Энтони и там среди бабочек и увеличительных стекол отыскала знакомую зеленую обложку. Томик стихов Джона Китса.

Констанс возмущала не сама измена – почему бы мужчинам и женщинам не получить удовольствие, если есть возможность? – дело в осторожности. Люди их круга должны делать правильный выбор, чтобы разговоры не превращались в сплетни. Тут-то и лежит камень преткновения. Прислуга, само собой, не входит в их круг, и впутываться в подобные отношения глупо. Слуги начинают заблуждаться насчет своего положения, и ни к чему хорошему это не приводит.

Свобода и удобство доведут до греха, а в последнее время Роуз Уотерс чувствовала себя слишком вольготно, особенно в обращении с малышом Тео. Вела себя в высшей степени непрофессионально, вечно целовала ребенка и нашептывала ему всякие глупости, таскала его на руках по саду, вместо того чтобы усадить, как положено, в коляску. Такие нежности еще можно терпеть от любящего родственника, но только не от наемной помощницы. И нянины вольности на этом не заканчивались. Роуз Уотерс постоянно переходила границы дозволенного, а недавно совсем с ума сошла: посмела высказать свое недовольство, когда Констанс заглянула в детскую «во время отдыха малыша»! Ради всего святого, она же бабушка и всего-то хотела посидеть у кроватки, посмотреть, как малыш мирно дышит во сне и лучится здоровьем.