Пиранья. Война олигархов - Александр Бушков

Интересное, между прочим, было помещение: без окон. И вполнелогично можно было бы предположить, что комната предназначается для особосекретных разговоров – чтобы наверняка избежать направленных микрофонов иприцельной пальбы через окна из всех видов оружия… Конечно, внутри никакойспертости воздуха не ощущалось, нагнетанием и фильтрацией воздуха тутзанималась техника самого наивысшего качества.

Их прихода дожидались аж пять человек. Когда Мазур сМалышевским вошли, сия пятерка небожителей над чем-то заливисто ржала. «Однаконе скажешь, что буржуины пребывают в тревоге и печали, – отметилМазур. – А я-то ожидал увидеть их хватающими друг друга за рукава – мол,все пропало, шеф, гипс снимают, клиент уезжает! Ну-ну».

Малышевский, а следом за ним Мазур, подошли к встающей счерного кожаного дивана пятерке. Самое смешное, что одного из этих пяти Мазурзнал лично…

Да-да, и так вот тоже бывает – на далекой украинскойчужбине, в глубинах непонятного банка, одолев семь застав и тридевять преград,прибываешь на тайное свидание с практически без пяти минут заговорщиками – издрасьте вам: тут же знакомая морда.

– Позвольте представить: Мазур, КириллСтепанович, – мой новый… будущий начальник аналитического отдела группыбезопасности. Пока, скажем так, на испытательном сроке. А это Каха Георгиевич,мой помощник и…

– И грузин, – добавил необъятных габаритовперсонаж, несмотря на погоды облаченный в тройку с полосатым галстуком.Последний раз Мазур видел его на яхте, прикованным к стулу в конференц-зале.

Мазур пожал протянутую руку.

Этот человек одно время, лет пять-семь назад, был на виду.Даже мелькал в правительственной хронике на заседаниях по вопросам бизнеса,куда приглашался в числе других представителей предпринимательской элиты. Апотом дела его пошли неважно. Тот круг, к которому он принадлежал, потерпелразгромное поражение в результате кремлевско-византийских интриг, о коих давечаразглагольствовал Малышевский, и Каха Георгиевич в числе прочих участниковгруппировки угодил в опалу.

Взрывная волна поражения разбросала его товарищей по партиикого куда: кого в тюрьму, кого в Израиль или в лондонскую эмиграцию, а«бизнесмен и грузин» маханул на историческую родину, под крыло Саакашвили инашел себе там новое занятие – принялся помогать молодым и бойким реформаторамналаживать мифическую грузинскую экономику. Что именно он там наладил, былонеизвестно… во всяком случае, Мазуру, который новостями из мира большой и малойполитик интересовался от случая к случаю. Но, видимо, все же не того масштабаоказалось занятие, раз он снова попал в центр российских политических интриг…

Было в Кахе Георгиевиче что-то сразу к себе располагающее.Может быть, дело во внешности? Этот большой усатый человек походил надобродушного грузинского духанщика. При виде его невольно вспоминались залитыевином столы под крышей из вьющегося винограда, пышные грузинские тосты, шашлыкии сочная пахучая зелень…

Голову можно прозакласть, что источником и причиной веселья,которое тут у них царило до прихода Мазура с Малышевским, был как раз он, Каха.Вряд ли в качестве души компании могли выступать номера два и три – один, отецневесты, с бледным неулыбчивым лицом, какое обычно встречается у хроническибольных людей, другой – суровый брюнет с цепким взглядом профессиональнойищейки… или сотрудника Конторы.

Номер четыре – полноватый, с ироничным взглядом и открытойулыбкой господин среднего роста – тоже не мог претендовать на амплуавесельчака. Рука у него была забинтована и висела на перевязи, но Мазур всеравно узнал бы этого человека – именно его подстрелил террорист вконференц-зале, когда открыл огонь по заложникам… Отчего-то Мазур был уверен,что бедолаге больно, однако – крепится. Хотя скоре всего, ему и сейчас не дошуток.

И уж точно никак не годился на роль весельчака-затейниканомер пятый… Давний Мазуров знакомец.

– Иван Сергеевич, правая рука Бориса Абрамовича, снедавнего времени – мой сват, так, кажется, отец невестки называется? –Малышевский представил адмиралу бледного и неулыбчивого господина, выступающегов классификации Мазура под номером два. (Ежели первому Мазур для удобства присвоилкличку Грузин, то второго тут же для себя зашифровал как Больного).

– Кривицкий, Геннадий Леонидович, – представилсякрепыш с рукой на повязке. (Ну, пусть так и будет – Крепыш).

– Правая рука правой руки Березовского, если так можновыразиться. Хотя рука и раненная, – улыбнулся Крепыш-Кривицкий. –Помощник Ивана Сергеевича. Рад познакомиться.

– Так же, как и Каха – моя правая рука, покацелая, – добавил Малышевский. – Итак, двое со стороны нас,«промышленников», и двое со стороны «реваншистов» – так что все честно… Вань,тебя не задевает, что я вашу братию «реваншистами» зову?

– Да хоть большевиками зови, хоть эсерами, –отмахнулся Больной. – Суть-то не меняется…

– Ну и чудненько. А это – Анатолий Витальевич Говоров,который не принадлежит ни к одной из наших… так сказать, группировок, затопринадлежит к тем, кто по роду деятельности обязан избавлять нас от недавнихприключений…

Под номером три выступал поджарый голубоглазый брюнет летпятидесяти – с тем самым колючим взглядом не то ищейки, не то сотрудника Конторы.

– Говоров, – представился он, пожимая Мазуру руку.Ладонь его была сухой и сильной. – Начальник отдела по борьбе стерроризмом СБУ.[12]

– А вот это, можно сказать, ваш коллега, помощник ИванаСергеевича, – сказал Малышевский, указывая на человека под номером пять.

– Здорово, Кирилл, – сказал номер пятый как ни вчем не бывало.

Руки Мазуру, однако же, при этом не протянул…

* * *

Честно говоря, Мазур до последнего момента не был уверен,что Тимош Стробач признается в том, что они знакомы. Слишком уж, как выразилисьбы наши предки лет эдак сто с гаком назад, скандалиозными вышли их двепоследние встречи.

– Здоровеньки булы, батька Тимош, – сказал Мазур,руки так же не подавая и испытывая непреодолимое желание съездить знакомцу пофизиономии. А потом обратиться к нему фразой из незабвенной комедии: «ЗачемВолодька сбрил усы?»

Когда они виделись с Тимошем в последний раз, рожу егоукрашали дивные запорожские усы а-ля незалежность и самостийность… Теперь жепан Тимош был чисто выбрит. А усы, как всем известно уже из другогоклассического произведения, просто так не сбривают. Да и след от них все-такиостался – две полоски незагоревшей кожи там, где еще недавно на подбородкекрасовались роскошные подусники…