Мистер Вертиго - Пол Остер

— Вот именно. Потому будем считать, что тема закрыта. Говорить больше не о чем. Мы с тобой на славу потрудились, Уолт, но всему на свете бывает конец. По крайней мере, ты сходишь со сцены на гребне славы.

— А что, если боли пройдут?

— Не пройдут. Поверь, не пройдут.

— Откуда вы знаете? У тех двоих, может, и не проходили, а что, если у меня другой случай?

— Никакой не другой. Боли эти навсегда, и способа избавиться от них нет. Это останется на всю жизнь, и мы только что убедились, что бывает, когда ими пытаются пренебречь. За каждую минуту, проведенную в воздухе, ты заплатил тремя часами мучений. И чем ты будешь старше, тем приступы будут страшнее. Это месть гравитации, сынок. Мы думали, будто победили ее, но она оказалась сильнее. Вот и все. Наша победа была короткой, а проиграли мы навсегда. Что ж, да будет так. Коли такова воля Божья, остается лишь покориться.

Все это было печально, обидно, горько. Я так долго шел к своему успеху, а теперь, когда до бессмертия оставалась самая малость, приходилось поворачиваться и уходить несолоно хлебавши. Мастер Иегуда проглотил пилюлю не дрогнув. Принял удар геройски и без лишнего оханья. Наверное, это было красиво, но в моем тогдашнем репертуаре смирением и не пахло. Поскольку говорить больше было действительно не о чем, я вскочил и принялся пинать ногами мебель, а потом как сумасшедший замолотил кулаками в стену, будто боксер, боксирующий с тенью. Я орал, костерил судьбу, сломал стул и опрокинул ночной столик. Мастер Иегуда был мудрый человек и даже не попытался меня останавливать. И спокойненько выставил из палаты, пообещав возместить ущерб, двух прибежавших на шум медсестер. Мастер давно изучил мой характер, и он знал, что гнев у меня требует выхода. Черта с два я тогда затыкался бы просто так, черта с два подставлял бы вторую щеку. Если жизнь наносила удар, я отвечал ударом.

Все было просто. Мастер Иегуда был человек достаточно умный и позволил мне вести себя так, как я вел, и я не собираюсь обвинять его в потворстве и сваливать на него вину за свою глупость. Я не помнил себя от ярости и бушевал вовсю, когда вдруг в голову пришла идиотская, самая что ни на есть бредовая мысль. Конечно, в ту минуту она мне показалась блестящей, но это лишь оттого, что я не осмеливался посмотреть в лицо фактам, а когда начинаешь отрицать очевидное, то самым естественным образом напрашиваешься на неприятности. Мне отчаянно хотелось доказать мастеру, что он ошибается, что все его вычитанные теории стоят не больше, чем выдохшаяся газировка. Потому, спасая карьеру, я решил там же, не сходя с места, в палате филадельфийской больницы, третьего ноября 1929 года, немедленно все доказать. Я перестал молотить о стену, повернулся к мастеру, раскинул руки в стороны и поднялся.

— Вот! — крикнул я ему. — Смотрите! Ну, и что теперь скажете?

Мастер смотрел на меня печальным, темным изучающим взглядом.

— Скажу, что в последний раз вижу Чудо-мальчика Уолта, — сказал он. — Скажу, что вижу человека из прошлого. Человека, который очень скоро пожалеет о том, что сейчас делает.

— Но я тот же самый, что был! — заорал я в ответ. — Это же самое главное, черт вас подери.

Мастер бросил взгляд на свои часы.

— Десять секунд, — сказал он. — По три минуты за каждую секунду. Гарантирую.

Я решил, что цели своей я добился, и, чтобы не рисковать, на всякий случай опустился вниз. Приступ начался, как и пообещал мой мастер, мгновенно. В ту же самую секунду, едва только ноги коснулись пола, в голове будто что-то разорвалось, она будто раскололась надвое, в глазах потемнело и вспыхнули звезды. От глубокого спазма меня вырвало, блевотина ударила фонтаном, изгадив стену, от которой я был в шести футах. В мозг вонзились пружинные ножички и принялись, подбираясь к центру, сверлить в нем дырки. Я сотрясся, я взвыл, рухнул на пол, но на этот раз мне не повезло: сознание осталось при мне. Я трепыхался на полу, будто камбала с крючком в глазу, просил помощи и умолял мастера позвать врачей, но мастер лишь покачал головой и отказался.

— Пройдет, — сказал он. — Меньше чем через час будешь как новенький.

Не сказав мне ни слова утешения, мастер спокойно поднялся, навел в комнате порядок и начал укладывать вещи.

Другого отношения я и не заслужил. Я не стал слушать слов мастера Иегуды, не внял его предупреждению и тем самым не оставил иного выбора, кроме как повернуться ко мне спиной, оставив учиться на собственном опыте. Теперь говорила свое слово боль, и вот к ней я прислушался. Я слушал ее ровно сорок семь минут и к концу урока усвоил все. Что порой избранный путь заводит в тупик. Что нужно всерьез подумать, чем заниматься дальше. Боль отлично вправила мне мозги, и, когда немного позже, но в тот же день, я вышел из больницы, они были уже более-менее в порядке. Я научился смотреть фактам в лицо. Принял урок всей душой и всей шкурой и твердо решил его помнить. Славные денечки прошли. Чудо-мальчик Уолт умер, и никакая сила на свете не могла вернуть его обратно.

Как парочка призраков, молча, шли мы по городским улицам в гостиницу, где остановился мастер. Шли минут десять или пятнадцать, а когда дошли, я не придумал ничего лучше, чем подать ему на прощанье руку.

— Ну вот, — сказал я, — кажется, наши пути разошлись.

— Неужели? — сказал мастер. — Это еще почему?

— Теперь вы начнете искать нового мальчика, так что ж я буду путаться под ногами.

— С какой стати я должен искать нового мальчика? — Вид у мастера был искренне удивленный.

— Потому что я кончился, вот с какой. С такой, что лавочка закрывается, я больше не нужен.

— Стало быть, ты решил, я могу тебя так вот бросить?

— А почему нет? Все по-честному: пользы от меня никакой, так что ж вам теперь, не жить, что ли? Вы вправе строить новые планы.

— У меня и так есть новые планы. У меня их сто… или тысяча. Полны руки, карманы и даже носки. Я набит по горло новыми планами — того гляди, начну чесаться, так что уж лучше я выложу немножко на стол, поделюсь с тобой.

— Со мной?

— С кем же еще, заморыш несчастный! Однако не разговаривать же на пороге — не дело, правда? Идем поднимемся в номер. Закажем себе ланч, сядем и поговорим серьезно.

— Все равно не понимаю, зачем я вам.

— Что же тут понимать? Да, на левитации мы погорели, но это не значит, что мы уж совсем вышли из игры.

— Хотите сказать, мы остаемся партнерами?

— Пять лет — долгий срок, шпендрик. Нам с тобой пришлось через многое пройти, и я к тебе вроде как привязался. К тому же моложе я не становлюсь. Глупо было бы отправляться снова кого-то искать. Не теперь, не в моем возрасте. Я полжизни потратил на то, чтобы найти тебя, и не намерен от тебя отказываться только потому, что жизнь нам немножко накостыляла. Нам нужно, как я уже сказал, обсудить, как быть дальше. Если мои планы придутся тебе по душе, останемся партнерами. Если нет, поделим денежки и отправимся дальше каждый своим путем.