Годы, как птицы. Записки спортивного репортера - Михаил Шлаен

Словом, с легкой руки царя-батюшки все и началось. По указу Петра тульские мастеровые занялись изготовлением коньков, царь первым предложил приклепывать их к обуви, составляя единое целое (об этом, кстати, упоминается в самом первом своде правил о коньках, изданном в Англии в 1772 году).

Постепенно потеха превратилась в серьезное занятие. Более того, бег на коньках был вплоть до XIX века единственным в России зимним видом спорта. Доступность и демократичность обеспечили ему народную любовь, оно стало едва ли не основным зимним спортивным досугом. Во многих городах возникали общества любителей катания на коньках, повсеместно начали открываться конькобежные клубы. Самый первый появился в Петербурге в 1864 году. Тренировки шли в Юсуповском саду. В качестве пособия использовался первый учебник «Зимние забавы и искусство бега на коньках», автором которого был учитель гимнастики Г. М. Паули.

Москва тоже старалась не отстать и «ответила» своим катком во дворе дома Обидиной, что на Петровке. Здесь 18 февраля 1889 года на залитой 200-метровой дорожке и встретились сильнейшие скороходы двух столиц, чтобы в очном принципиальном споре выявить первого чемпиона России. Одно любопытное, но символичное совпадение: в этом доме (нынешний его адрес – Петровке, 26) и именно на этом катке, называвшемся в наше время динамовским, выросла Инга Артамонова, четырехкратная чемпионка мира. А тогда…

Участникам соревнований предстояло преодолеть 3 версты (3204 м). 15 кругов с 60-ю виражами. Семь с половиной минут потребовалось петербуржцу, служащему Николаевской железной дороги Александру Паншину, чтобы покорить их и финишировать первым. Впрочем, успех Паншина мало кого удивил, он был предсказуем: ведь за питерцем значились уже победы на трех дистанциях мирового первенства, одержанные незадолго до стартов в Москве (выиграй Паншин и четвертую, он был бы провозглашен чемпионом, таков тогда действовал регламент) и три кряду победы в открытых чемпионатах Австрии. Однако Паншин вписал свое имя в историю не только своими достижениями непосредственно на ледяной дорожке, но и тем, что предложил модернизировать коньки, удлинить их, чем предугадал появление будущих «норвежек». Москва еще долго старалась не уступать инициативу в проведении первенств России, менялись лишь места, чаще всего это были Нижне-Пресненский, Оленьи, Патриаршие. Чистые пруды, водоем Зоологического сада, рукав Обводного канала, Девичье поле. Соревнования украшала дуэль Паншина и его основного соперника Сергея Пурисева, которого называли «математиком на льду» – так он точно выдерживал график, практически в одно время «печатал» круг за кругом. Кроме того Пурисева отличал особый, присущий лишь ему стиль – сложенные «по-наполеоновски» руки на груди по ходу бега. Затем пришло время Николая Седова, о нем в норвежских газетах писали, что он обладает исключительными физическими данными, феноменальной выдержкой и безукоризненным по красоте стилем катания. Столь лестную характеристику Николай подтвердил на чемпионате мира-1906 в Финляндии, где первенствовал на обеих стайерских дистанциях – 5000 и 10 000 м. Еще большая слава – и внутри страны, и за ее пределами пришлась на долю тезки Седова – Николая Струнникова. Сначала в очном принципиальном споре на катке московского Зоосада он обыграл Седова, затем поверженным оказался еще один ас коньков того периода Григорий Блювас. В итоге Струнников стал первым русским скороходом, выигравшим звание абсолютного чемпиона Европы и мира, его окрестили «славянским чудом».

Седов, Струнников, их преемники на ледовой дорожке, и тоже легенды коньков, Никита Найденов, братья Василий и Платон Ипполитовы, Яков Мельников были москвичами. Не случайно английский дипломат Карлейль, побывавший в Москве, писал: «Любимое зимнее развлечение московитян – катание на коньках». Кататься на заледенелые пруды ходили целыми семьями, кружились под звуки духового оркестра, а по выходным устраивались еще и скоростные «бега».

Это опять Александр Сергеевич.

Обращаясь в прошлом, заметим, что не один Пушкин был страстным поклонником коньков. Это увлечение, образно говоря, пропустили сквозь себя и Федор Шаляпин, и Лев Толстой. Думается, отрывок из «Анны Карениной» как нельзя лучше погружает в радостную атмосферу повальной зимней забавы того периода: «Левин слез с извозчика у Зоологического сада и пошел дорожкой к горам и катку. Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы… Он подошел к горам, на которых гремели цепи спускаемых и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые голоса. Пред ним открылся каток.

На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей. Все катавшиеся веселились, пользуясь отличным льдом и хорошею погодой. Он пошел надевать коньки…

Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег».

Согласитесь – чем не предтеча грядущей массовости, в которую, взяв пример с обеих столиц, была вовлечена большая часть России. Она, эта массовость, и обеспечивала появление талантов по всей огромной стране. 60-летие нашего конькобежного спорта отмечалось большим праздником в Москве. Кто, вы думаете, стал его инициатором? Лично лучший друг всех советских физкультурников. Вождь, с одной стороны, был неравнодушен к конькам, а с другой – когда в пятидесятых годах прошлого века у мужчин не заладились дела, Сталин личным распоряжением отстранил их от участия во всех международных соревнованиях до лучших времен. И это тоже страница, которую не вырвешь из истории нашего конькобежного спорта.

И Москва, и Ленинград старательно сберегали конькобежные традиции даже в нелегкие годы после Великой Отечественной войны, когда, казалось бы, было не до коньков. Столица словно была поделена на конькобежные зоны: Сокольники, МВО, Измайлово, «Динамо» на той самой Петровке, внутри того самого дома № 26, сад «Эрмитаж», который по сей день привлекателен, Патриаршие и Чистые пруды и, конечно, многокилометровые аллеи и набережная ЦПКиО имени Горького – под стать по протяженности знаменитым голландским каналам. Длиннющая очередь в парк перешейком переваливалась едва ли не через весь Крымский мост, и ближе к кассам сбивалась настолько плотно, что, не опасаясь упасть, можно было ползти к заветному окошку по-пластунски, буквально по головам. Даже если захочешь наказать нахала – не получится, пространства, чтобы расступиться, не существовало.

А у тех, кто рос на Маросейке, как я, Лубянке или Покровке, опасной, однако любимой, забавой было, плотно примотав к валенкам «снегурки» или «английский спорт», натянув палками веревку, чтобы не соскользнула, с верхнего обреза улицы скатиться вниз по Большому Спасоглинищевскому переулку («гаги», «ножи» или «норвежки», а уж тем более хоккейные коньки и ботинки купить в те годы было крайне трудно). Дух захватывал, ветер всей упругой мощью хлестал по лицу. Остановиться просто так было невозможно: либо падаешь, что тоже чревато, либо уж лети до конца, до Солянки. Это был настоящий, почти километровый, скоростной спуск по ледяному желобу или уплотненному снежному насту. Другого такого естественного склона в центре Москвы нет, и, снова перебросив мостик в день сегодняшний, так и видишь здесь соревнования по натурбану, могулу, сноуборду, да еще в вечерних огнях…