Покрашенный дом - Джон Гришэм

– А ты знаешь французский?

– Нет, но могу выучить.

– Да, это легко. Я вот уже научился говорить по-испански. Хуан меня научил в прошлом году.

– Правда?

– Si.

– Скажи еще что-нибудь.

– Buenos dias. Por favor. Adios. Gracias, senor. Como esta?

– Ух ты!

– Видишь, я ж говорю, что это легко. А этот Монреаль, он далеко?

– Не знаю точно. Наверное, далеко. И это одна из причин, почему я хочу туда уехать.

В спальне Паппи вдруг вспыхнул свет. Он осветил и дальний край веранды и испугал нас.

– Сиди тихо, - прошептал я.

– А кто это? - также шепотом спросила она, пригибаясь так, словно сейчас в нас полетят пули.

– Да это просто Паппи. Пить захотел. Он всю ночь так, то и дело встает.

Паппи прошел на кухню и открыл холодильник. Я наблюдал за ним сквозь сетку на двери. Он выпил два стакана воды, потом протопал обратно к себе в спальню и выключил свет. Когда вокруг опять стало темно и тихо, она спросила:

– А почему он все время ночью встает?

– Потому что беспокоится. Рики воюет в Корее.

– А кто такой Рики?

– Мой дядя. Ему девятнадцать.

Она немного подумала над этим, потом спросила:

– Он красивый?

– Не знаю. Никогда об этом не задумывался. Он мой лучший друг, и я очень хочу, чтобы он вернулся домой.

С минуту мы думали о Рики, продолжая болтать ногами.

– Слушай, Люк, а ведь пикап перед ужином куда-то уехал. Не знаешь, куда?

– К Летчерам.

– А кто это?

– Издольщики, за рекой живут.

– А зачем твои туда поехали?

– Не могу тебе сказать.

– Это почему же?

– Потому что это секрет.

– Какой секрет?

– Большой.

– Да ладно тебе, Люк. У нас с тобой ведь уже есть свои секреты, не так ли?

– Да вроде.

– Я никому не сказала, что ты за мной подглядывал на речке, так ведь?

– Думаю, не сказала.

– А если бы сказала, тебе бы здорово влетело, так?

– Надо думать, так.

– Ну так вот! Я умею хранить секреты. Так что там случилось, у этих Летчеров?

– Обещай, что никому не скажешь!

– Обещаю!

Весь город уже знает, что Либби беременна. Так что толку притворяться, что это секрет?

– Ну, у них там есть девчонка, Либби Летчер, так она рожает. Прямо сейчас.

– Ей сколько лет?

– Пятнадцать.

– Господи!

– И они хотят сохранить все это в тайне. Доктора настоящего звать не стали, потому что тогда все узнают. И попросили Бабку приехать и принять роды.

– А зачем им это в тайне держать?

– Да потому что она не замужем.

– Ничего себе! А отец кто?

– Она не говорит.

– И никто не знает?

– Никто, кроме самой Либби.

– Ты с ней знаком?

– Виделись как-то, только их там целая кодла, этих Летчеров. Я знаю ее брата Перси. Он говорит, что ему двенадцать, только я не верю. Трудно сказать, они ведь не ходят в школу.

– А ты знаешь, как девочки становятся беременными?

– Да вроде нет.

– Тогда я тебе лучше не стану рассказывать.

А мне-то что, даже лучше. Рики один раз пытался поговорить со мной о девчонках, и это было ужасно противно.

Она еще быстрее заболтала ногами, переваривая эту замечательную сплетню. Потом сказала:

– А до реки-то недалеко.

– Около мили.

– А они далеко от берега живут?

– Да там совсем немного пройти по грунтовке.

– Ты когда-нибудь видел, как дети родятся?

– Не-а. Как коровы телятся видел, и как собаки щенятся. А настоящего младенца - нет.

– И я не видела.

Она спрыгнула вниз, схватила меня за руку и сдернула меня с веранды. Удивительно, какая она оказалась сильная!

– Пойдем туда, Люк! Пойдем, попробуем подсмотреть что удастся! - И потянула меня за собой, прежде чем я сообразил, что ей ответить.

– Ты спятила, Тэлли! - наконец протестующее сказал я, пытаясь ее остановить.

– Да нет, Люк, - шепотом ответила она. - Это ж настоящее приключение, такое же, как тогда, на речке! Тебе же понравилось, правда?

– Точно.

– Тогда доверься мне!

– А что, если нас поймают?

– Да как нас поймают? Тут все уже спят. Твой дед только что вставал и даже не думал тебя разыскивать. Давай, пошли, хватит трусить!

И тут я понял, что готов последовать за Тэлли куда угодно.

Мы прокрались за деревья и перешли через колеи, где должен был стоять пикап, а потом отправились по короткой подъездной дорожке, держась как можно дальше от лагеря Спруилов. До нас доносились храп и тяжелое дыхание усталых людей, наконец дорвавшихся до сна. Мы добрались до дороги без единого звука. Тэлли двигалась быстро и ловко, она словно разрезала тьму ночи. Мы повернули к реке, и тут луна вынырнула из-за туч и осветила нам путь. Мост был настолько узок, что на нем едва могли разъехаться два грузовика, а хлопок рос прямо рядом с ним. Если бы луна опять зашла, нам пришлось бы следить за каждым шагом, а при ее свете можно было смотреть и вверх, и вперед. Мы оба были босые. Дорога была усыпана гравием, так что приходилось делать очень короткие шаги и идти быстро, но подошвы у нас были достаточно загрубелые, прямо как моя бейсбольная перчатка.

Я очень боялся, но был полон решимости не показать этого Тэлли. Она же, казалось, никакого страха не испытывала - ни страха быть пойманной, ни страха темноты, ни страха от того, что подкрадывалась к дому, где сейчас рождается младенец. Иногда бывало, что она держалась отчужденно и выглядела угрюмой, почти мрачной и вообще казалась такой же взрослой, как моя мама. А иной раз могла резвиться, как ребенок, смеяться, как тогда, когда мы играли в бейсбол, ей нравилось, что за ней подглядывают, когда она купается; она сама предприняла эту вылазку в полной темноте, и, что важнее всего, ей нравилось быть в компании семилетнего мальчишки.

Мы остановились посредине моста и, осторожно наклонившись, посмотрели на воду внизу. Я рассказал ей про сомиков, что там водятся, о том, какие они здоровенные и какой дрянью питаются, и о том сорокачетырехфунтовом гиганте, которого поймал Рики. Она держала меня за руку, пока мы переходили на тот берег, чуть сжимая, как бы в знак расположения, а вовсе не в поисках защиты.