Дозор с бульвара Капуцинов - Александр Сальников

Александров и сам невольно посматривал на верхние ярусы и балконы этого замкнутого средневекового мирка. А когда в очередной раз спустил взгляд на землю, то увидел недалеко от дворца Пре-о-Клер невысокого мужчину в черном пальто и цилиндре. Тот неторопливо шел, опираясь на трость, к выходу. Сначала Леониду показалось, что человек привлек его внимание своим нарочито чопорным видом среди цветочниц и мушкетеров. По всему, господин только что покинул один из ресторанов. А может, посещал местный театр, где все было обставлено, как в бургундском отеле во времена Мольера.

Но потом русский сантинель решил, что господин ему чем-то знаком. Только забежать вперед и прямо заглянуть в лицо было неудобно, и оставалось рассматривать спину, затылок и часть щеки. Пока Леонид не догадался посмотреть на уходящего через Сумрак…

Увиденное его обескуражило. Месье, как он и предполагал, оказался Иным. Только – поразительно! – непосвященным. Вместе с тем Леонид обычным зрением отчетливо замечал седые пряди, выбивающиеся из-под цилиндра, и седую бородку. Господин не был молод. В Париже, городе необычайной активности Дозоров, никто не сумел опознать и инициировать Иного почти до самой старости?!

Впрочем, господин мог быть приезжим. Мало ли гостей прибыло посмотреть на выставку? Однако, судя по хорошему костюму, его владелец не был бедняком. Такие люди на виду. Даже если он жил в глубокой французской провинции, его должны были бы обнаружить. Да что там провинция! На каждом вокзале Парижа дежурят сантинель, они не дадут пройти мимо скрытому Иному. Даже если этот господин приехал сегодня. Вокзал находится за пределами выставки, там караулят и Светлые, и Темные дозорные. Если только этот субъект не прибыл на конном экипаже, хотя наверняка и на этот случай здесь нечто предусмотрено…

Леонид присмотрелся к ауре внимательнее. У необращенных она зачастую блистает всеми оттенками радуги. Однако чаще всего Иных распознают в детстве или юности. Кроме того, по странным и непонятным законам Сумрака бывает так, что Иной с самого начала испытывает склонность к определенной стороне. Существует не одна и не две теории, как происходит выбор Света или Тьмы, и среди них и такая, что никакого выбора нет вовсе. Просто при первом входе в Сумрак проявляется настоящая сущность Иного, незаметная до того в ауре. Как болезнь может с самого рождения жить в организме, а затем в несколько дней умертвить его при соответствующих условиях.

Александров не верил в эту теорию. Он полагал, что собственный выбор человека имеет значение, хотя и обусловлен многими обстоятельствами – средой, где тот вынужден был жить, умственным и нравственным развитием, воспитанием и прочим. В любом случае у Иного, прожившего изрядную жизнь, но ни разу не входившего в Сумрак, должны были накопиться впечатления, заранее склоняющие его в ту или другую сторону. В конце концов, не бывает и людей, абсолютно нравственно нейтральных. Невозможно быть свободным от окружающего общества.

В ауре неизвестного Иного преобладал Свет. И не просто преобладал, он искрил и переливался. Леониду даже показалось, что он ошибся, и незнакомец самый что ни на есть Светлый, давно уже инициированный. Он перепроверил и осознал, что все же был прав. Нет, перед ним идет еще никем не выявленный Иной с мощной склонностью к Свету. Настолько мощной, что можно было бы поспорить с любым дневным сантинель на исход посвящений, предложив тому лично ввести этого господина в Сумрак.

Леониду пришла запоздалая мысль, что, может, в том и кроется разгадка незнакомца. Его давно уже нашли Темные, но, поняв, кем он станет, сделали все возможное, чтобы этого не произошло. К тому же, насколько Александрову хватало умений, он определил, что незнакомец – будущий Иной высокого ранга. Куда более высокого, чем его собственный.

Господин тем временем миновал ворота Сен-Мишель, ни разу не обернувшись и, казалось, не замечая, что его преследует молодой человек с необычной поклажей в руках. Человек в цилиндре свернул не налево, к набережной Дебийи, а направо. Но направился он не к Альмскому мосту, а к расположенному тут же причалу, где как раз стояло прогулочное судно – таких по Сене сновало огромное количество.

Леонид двинулся за ним. Когда господин поворачивал, он успел разглядеть его лицо несколько лучше и снова убедился, что уже где-то встречал этого человека. Но по-прежнему не мог вспомнить, когда и где, разве что отчетливо понимал, что это произошло именно здесь, в Париже, на выставке.

Человек в цилиндре купил билет. Помедлив немного и сделав вид, что собирался снять вид Старого Парижа, а затем внезапно передумал, Леонид тоже взошел на борт суденышка. Господин поднялся на верхнюю палубу. Леонид прошел следом. Под мимолетными взглядами других пассажиров он наконец-то обогнал того, кого преследовал, и продвинулся ближе к носовой части. Парижане уже привыкли к фотографам, да и синематографист не вызывал у них особенного любопытства. Леонид поставил камеру на треногу, направил объектив на средневековый павильон и стал ждать отправления судна. Краем глаза он следил за господином в цилиндре, а еще на всякий случай проверил окружающих.

Нет, на судне сейчас были всего двое Иных, и единственный инициированный – он сам.

Пароходик издал гудок и отошел от берега, направляясь в сторону Йенского моста с башней Эйфеля.

Леонид подумал, что нужно предупредить Жана и Бернара, ожидающих его на Эспланаде. Но неожиданно сам испугался – его зов через Сумрак мог отследить любой Темный. А сегодня им можно все.

Он еще раз покосился на господина в цилиндре, который занял место у борта ближе к корме. Леониду по-прежнему не удавалось разглядеть его лицо анфас, зато профиль был вполне наблюдаем. Александров подумал, что нужно бы подойти и попытаться заговорить, ведь неинициированный месье не способен опознать в нем Иного. Но смутная знакомость лица не давала покоя. Неужели он видел его просто в толпе, на выставке? На подвижном тротуаре? Вблизи павильона Русских Окраин? Где-то в городе, в Булонском лесу или на острове Ситэ?

Леониду показалось, что он уронил камеру в Сену, хотя она продолжала стоять на штативе, а он сам и не начинал вращать ручку привода.

Он вспомнил, где видел этого господина. Правда, тогда тот не был столь хорошо одет. Вернее даже, совсем не одет. Потому что он только что появился из статуи-химеры, в которую был заключен сто лет.

Леонид не мог и не вспомнить имени.

Бриан де Маэ. Самый великий из ныне живущих заговорщиков. Сбежавший от кары Инквизиции с помощью добровольной жертвы Мари. Тот самый, чья поимка является обязательным условием для освобождения девушки из заключения в неживое.

И теперь он спокойно разгуливает по городу. Впрочем, сегодня его никто не имеет права арестовать. Или же нет? Великий Инквизитор Франции провозгласил с трибуны в Трокадеро, что преступления против Договора, совершенные ранее, остаются преступлениями. Наказания не отменяются.

Как после всего этого Бриан может спокойно ходить вблизи того же дворца Трокадеро? Да еще явиться в Старый Париж, в то место, с которого началась история его трагичного освобождения?