Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов

Сперва они вели себя прилично, а как напились, в их предводителе наглость проснулась, и стал он к невесте приставать. Пока он ей только подмигивал и комплименты всякие на ушко говорил, никто и не замечал, а невеста вида не показывала. Кто её знает, может, она и сама ему какие поводы дала. С бабами это не поймёшь, а тут ещё и пьяные все были. Но уж как он ей за пазуху полез, тут первым Тезей не сдержался и вежливо так ему намекает: «Что ж ты, сучий потрох, вытворяешь?! Или не знаешь, что Пирифой мой лучший друг, а кто на него хвост поднимет, тот со мной дело будет иметь! Кобылу у себя в конюшне лапай, а на наших девок слюни не пущай. Смотреть смотри, а руки свои волосатые при себе держи, пока я их тебе не открутил на хрен!»

А этот, наглый такой, и отвечает: «Ты, — говорит, — мне не указывай, я тебе не минотавр какой-нибудь, чтоб меня манерам учить. Мы, кентавры, народ свободный — кого хотим, того и лапаем, а руки мои не тебе на хрен откручивать, чай не ты мне их навесил». Сказал и со всего маха хрясь Тезею кулачищем в лицо.

Тезей такого не стерпел. Он ведь парень горячий был, не нам чета. Выговаривать кентавру не стал — просто схватил со стола кувшин да так его по башке треснул, что мозги в желудок провалились. Тот даже взбрыкнуться не успел, хоть и пытался.

Что тут началось! Все повскакивали, кому что под руку попало похватали, «Измена!» — кричат, «Наших бьют!» И полетело вокруг всё, что летать могло: посуда, светильники, мебель, жертвенники, дрова пылающие. Сил-то у всех не то что сейчас, а дури ещё больше. И уж кто орёт, кто с кем сцепился, кто зубами плюётся. Уж никто и не разбирает, кого бьёт и за что. Которые пьяные лежали и начало всей драки пропустили, сами не поймут, за что их дубасят, а никто и не смотрит, кто раненый, кто пьяный, кто убитый лежит.

Кентавры своей лошадиной силой цельные деревья с корнем рвут и в наших мечут. Тут и Тезею путёвку на побережье Стикса чуть было не выписали, да Афина уберегла. Они ж, кентавры, как известно, подтираться не умеют — руки туда не достают, вот они и кладут из-под хвоста прямо где стоят. Тезей, значит, на такой куче и поскользнулся, а дубина мимо него пролетела и в Крантора попала, батюшки твоего, Ахилл, Пелея Эаковича, оруженосца. Тут Крантор разом дух и испустил. А Пелей-то как сразу и осерчает! Схватил копьё и кентавру тому туловище к заду пригвоздил.

Пирифой в это время тоже кентавров одного за другим крушил. И я не отставать от него старался, но мне кентавры попадались хилые, невзрачные, а у Пирифоя все один к одному: у каждого косая сажень в плечах и крупы такие, что хоть в плуг запрягай. Особенно мне один вороной запомнился, с белым хвостом. Красавец такой был, что хоть сейчас на скачки. Пижон: копыта начищены, цветочки в гриве. Это, видать, подружка его постаралась. Она там тоже была. Как увидела, что парень её Аиду душу отдал, так завыла, заплакала, совсем как человек, и сама себя смерти с горя предала. Такая вот, оказывается, у кентавров любовь бывает.

Славная была битва! Эх, меня бы тогдашнего сюда — вот уж Гектору не поздоровилось бы.

И тут вижу я Кенея. Он уж пятерых кентавров вокруг себя уложил — я точно сосчитал, а шестой в это время вокруг него галопом носится и орёт: «Что ж это делается, кентавры! Баба нас бьёт, трансвеститка, мужские признаки сексуальным трудом добывшая! Навалимся все разом — избавим мир от такого зла!» И уж со всех сторон кентавры к нему мчатся — кто с дубиной, кто с колом, кто с ножкой стола.

Я-то понимаю, что ничего они Кенею сделать не смогут, но всё равно обидно, когда полулошадь великого героя бесчестит. Я не стерпел и на этого крикуна сзади набросился. Это моя большая ошибка была. И вы на будущее запомните: никогда не нападайте на кентавра сзади. Вон у меня до сих пор след остался, и скажу я вам: кого кентавр ни разу в жизни не брыкнул, тот, почитай, жизни не знает.

С этого места больше ничего не помню.

После, как в себя приходить стали, смотрим — нету больше кентавров, как и не приходили. Видать, они раньше очухались и ушли, и своих унесли. А наших много бездыханных лежит с тяжкими травмами.

Только вот Кенея нигде сыскать не можем — ни среди живых, ни среди мёртвых. Искали мы его, искали, аукали, соседей, родственников расспрашивали, не видал ли кто. Никто не видал.

И вдруг видим: леса, что вокруг рос, нету больше, а на том месте, где Кеней в последний раз стоял, деревья в груду сваленные лежат. Ну, тут-то мы всё и поняли, стали этот завал разгребать, Кенея искать. До вечера растаскивали.

Нестор нахмурился и замолчал. На глазах у него выступили слёзы.

— И как, нашли? — взволнованно спросил Ахилл.

— Не нашли, — разом выдохнул Нестор. — Сгинул, значит, Кеней. Исчез безвозвратно. Кто говорит, что он, как кентавры его дубьём завалили, неведомой жёлтой птичкой обернулся. Ну, ему не привыкать: из бабы в мужика превратился, так что б ему и птичкой потом не стать. Но я в это не верю. Я так думаю, что вколотили его кентавры живьём сквозь землю до самого преисподнего царства. Но что б там ни было, пропал Кеней, будто и не было его. Горе Элладе, и нам, героям, позор несмываемый: какого богатыря потеряли, не уберегли! Во цвете лет сгинул, а сколько ещё совершить бы мог!

Так что помните эту историю. А если когда-нибудь в разгаре веселья среди гостей вдруг увидите кентавров, то вы им ни за что не наливайте. И сами больше не пейте, чтоб их в искушение не вводить. Так и запомните: увидел кентавра — больше не пей!

Нестор замолчал. Молчали и герои, задумавшись над этой грустной и поучительной историей.

Получив от Париса сундук с золотом, Антимах решил отвезти его в свой загородный дом.

Выехав утром из города, он уже преодолел половину пути, когда его вдруг окликнули по-гречески. В военное время уже одно это было неприятно, но когда, обернувшись, Антимах узнал приближающегося на колеснице Одиссея, ему сделалось совсем скверно. У троянцев в то время уже распространилось суеверие, что встретить грека с утра, имея при себе сундук золота, — к большим неприятностям. А Антимаху, совсем недавно призывавшему убить Одиссея, встреча с царём Итаки сулила не только неприятности, но и угрозу жизни.

Исходя из этих соображений, троянец пренебрёг обычаями вежливости и вместо того, чтобы подъехать к Одиссею, поздороваться и узнать, что ему нужно, стегнул коней и помчался прочь.

Одиссей тоже узнал Антимаха и, совершенно забыв цель своей поездки, погнался за троянцем, за которым, как считал царь Итаки, числился кое-какой должок.

Шансы участников погони были примерно равны: Одиссей лучше умел управлять колесницей и не вёз никакого груза, но троянские кони были лучше греческих, к тому же Антимах лучше знал местность. Несколько раз ему удалось довольно ловко ускользнуть, резко сворачивая на незаметные тропинки, так что Одиссею приходилось возвращаться и искать его. Но эти хитрости позволяли только затянуть погоню, но не уйти от неё. Расстояние между колесницами сокращалось, и Антимах всё лучше осознавал, что его жизни вот-вот придёт бесславный конец. Оставалось только одно: сбросить с колесницы лишний груз, и Антимах спихнул на дорогу сундук.