Бес сознания - Руслан Муха

его напряжение замечаю не только я, но и Гора.

Светлицкий поджимает губы, раздраженно мотает головой и отмахивается от него, мол, сейчас не до этого, и снова обращается к Чурикову.

— А дальше что? Как он умер?

— Сгорел. Вспыхнул как факел, и там я уже досматривать не стал.

— Боишься боли, мразь? — гадливо произносит Борис. — Те детишки и женщины, которых ты убил, тоже боялись.

— Вы правы, боль я не люблю, — преспокойно отвечает ему Чуриков, поворачивается, скалится и беззаботно тянет: — Мне нравятся только приятные чувства, именно потому я с таким удовольствием ел детей. Знаете, сколько там любопытства, радости, ласки, теплоты — и все такое искреннее, неподдельное. Взрослые так не умеют.

Борис сильно сжимает челюсти, что кажется, еще немного и можно будет услышать скрежет зубов. Я вижу, какая борьба происходит там у него внутри, как он едва сдерживается, чтобы не размозжить этому ублюдку голову. Я и сам почти на грани, чтобы не сжечь его. Но я чувствую, что пока нельзя его убивать, я все еще не уверен.

Вдруг Борис подается вперед, Чуриков резко отстраняется, едва не падая на пол вместе со стулом. В ту же секунду с места вскакивает Светлицкий и оказывается между нами. И делает это он настолько быстро, что Чуриков и глазом не успевает моргнуть. Значит, и Светлицкий сверхчеловек. Что это за способность? Суперскорость? Как-то слишком многовато сверхов для такого маленького помещения.

— Нет, не смей, — строго говорит Светлицкий Борису. — Он нам нужен живой, ты знаешь. Это приказ Верховного.

Борис злобно раздувает ноздрями, сжимает кулаки, с ненавистью сверлит Чурикова взглядом.

— Выйди, — велит ему Светлицкий, — ты только все портишь.

Гора смеряет его сердитым взглядом и, резко развернувшись, уходит за дверь.

Светлицкий медленно разворачивается к Чурикову.

— Советую тебе впредь не злить никого из нас, — произносит он стальным тоном. — Любое лишнее слово и ты мертв. Понял?

Чуриков кивает.

Потемкин помогает ему подняться вместе со стулом, какое-то время задумчиво молчит, затем что-то решает и достает очередной контейнер. В нем пуля на бинте с запекшейся кровью.

О-о-о черт!

— Здесь кровь, по ней сможешь определить? — спрашивает Светлицкий.

Чуриков не отвечает, тяжело и раздраженно дышит, сверлит Светлицкого взглядом.

— А знаете что? Идите на хрен! — злобно выкрикивает вдруг осмелевший маньячина. — Засуньте себе в жопу свои предложения! Лучше сдохнуть на электрическом стуле, чем работать на вас! Я не собираюсь остаток жизни провести, слушая ваши угрозы!

— Чего ты хочешь, Чуриков? — Светлицкий отодвигается и удивленно вскидывает брови.

— Ты сам знаешь, чего я хочу.

Светлицкий поджимает губы, отводит взгляд и думает. Отвечает он после довольно длительной паузы:

— За хорошую работу будешь получать поощрение. Например, женщину, — видя повеселевший взгляд маньячины, он тут же добавляет: — нет, не для твоих мерзких делишек. Я имею в виду проститутку.

— Этого мало, — категорично отвечает маньяк. — Я хочу эмоции. Те, что у меня были на свободе, — и понизив голос, он добавляет: — чужие эмоции.

Светлицкий глядит скучающе, стучит раздраженно пальцами по столу.

— Если твоя способность распространяется на кровь, организую тебе донорскую кровь.

— Кровь быстро усваивается! — возмущается он в ответ. — Кровь не так работает, н-е-ет. Всего несколько минут и все исчезает. Плоть долго переваривается. Мне нужно мясо!

Светлицкий тяжело вздыхает. Опускает голову и испытующе смотрит на Чурикова исподлобья. То, на что намекает маньячина, ему явно не по нраву. А мне не то чтобы не по нраву — я в ярости!

У меня даже в голове не умещается, как на такое можно согласиться. Но этот скользкий, мать его, Светлицкий наверняка выкрутится и что-то придумает. По нему сразу видно, что он из той породы людей, которые руководствуются далеко не принципами или моралью — у него их попросту нет. И он уж наверняка сделает все для достижения цели.

— Хорошо, — кивает Светлицкий и складывает домиком ладони у рта. — Я договорюсь с каким-нибудь моргом, и тебе будут доставлять мясо свежих трупов. Подойдет?

Фу-у-у, какая мерзость! Вот же гребаные ублюдки.

— Пойдет, — повеселев, соглашается Чуриков и указывает взглядом на контейнер с пулей и бинтом.

Светлицкий усмехается на одну сторону, подвигает к нему контейнер.

— Железяка не пойдет, а вот с бинтом можно попробовать, — деловито говорит Чуриков.

Светлицкий кивает и достает пинцетом бинт и укладывает его в рот Чурикову. Затем маньячина жует и сосет этот бинт.

Я тем временем сетую на свою участь. И угораздило же меня попасть на эту чертову экзотическую дегустацию. Хоть бы одна зараза человеческая накормила чем-нибудь нормальным.

Я уже знаю, что будет происходить дальше. Теперь Чуриков увидит все глазами Семена. И я уже приготовился в случае чего активировать способность. Еще в тот момент, когда увидел пулю с бинтом, я все понял. Так же, как и понял, что если он увидит Семкину Нарнию и его изобретение, у подопечного будут большие проблемы. А подвергать одержимого номер четыре я никак не могу. Значит, по всей видимости, это я и должен предотвратить. Именно это и есть мое скрытое задание.

Пока Чуриков погружается в видение, я активирую изменение вкуса. Надо же, а ведь я думал, что это способность мне вообще не пригодится, а она вон какая полезная.

Как с Санькой, я с Чуриковым не церемонюсь, хоть и понимаю, что тоже буду чувствовать этот вкус.

Лови тухлые яйца, мразь!

Я никогда не пробовал сей деликатес на вкус, достаточно одного запаха. И, конечно, не могу сказать, что данный опыт оказался приятным. Да мне всего словарного запаса нецензурной брани не хватит, чтобы описать насколько это отвратительно.

Но все эти неприятности с лихвой окупает то, что происходит с Чуриковым и Светлицким в этот миг. Да и желудок, и рот, в конце концов, не мой, я просто мысленно отстраняюсь от ощущений и сосредотачиваюсь на происходящем.

Сначала Чуриков что-то невнятно произносит. Булькает, затем бекает. Светлицкий настораживается и наклоняется к маньячине. Чуриков отрыгивает, снова пытается что-то сказать. Светлицкий наклоняется еще ближе. Ну не придурок ли? В этот самый момент Чуриков начинает блевать.

И делает он это далеко не как нормальный человек, он зачем-то запрокидывает голову, рвота из него извергается фонтаном, а еще при этом он остервенело дергается, словно его током шарашит.

Ох и мерзкое же зрелище, смотреть на это все. И одновременно такое же удовольствие наблюдать за перекошенной в рвоте мордой Светлицкого, за тем, как он резко отскакивает в другой конец комнаты, использую свою сверхспособность, и как он судорожно пытается утереть блевотину со своего дорогого костюма накрахмаленным платочком. В