Без дна - Жорис-Карл Гюисманс

Сколько вопросов, на которые невозможно ответить. Что означает это неожиданное приглашение на завтра? Хочет отдаться ему у себя дома? Может, ей так удобнее, или мысль о том, что она предается блуду в непосредственной близости от мужа, как-то особенно распаляет ее похоть? Может, она ненавидит Шантелува, и это рассчитанная месть, или страх разоблачения щекочет ей нервы, возбуждая ее?

Впрочем, не исключено, что это просто-напросто последняя уловка опытной кокетки, попытка побороть щепетильность, — нечто вроде аперитива перед обедом. Чужая душа — потемки, а женская и подавно! А что, если этой отсрочкой Гиацинта просто хотела дать ему понять, что она не легкомысленная особа, готовая лечь в постель с первым встречным? Или тут чисто физиологическая причина, продиктованная особенностями женского организма, которому необходимо повременить день-другой?

Дюрталь выискивал другие возможные причины, однако на ум больше ничего не приходило.

«Я вел себя как форменный идиот, — подумал он, раздосадованный своей неудачей. — Мне следовало идти напролом, не обращать внимания на ее мольбы, не поддаваться на хитрость. Надо было целовать насильно, обнажить ей грудь… Дальше все пошло бы как по маслу, а теперь начинай все сначала. А у меня, черт возьми, и так дел невпроворот!

Кто знает, не смеется ли она сейчас надо мной? Может, она надеялась, что я буду настойчивее, смелее? Хотя нет, сокрушалась она непритворно, и растерянность в ее глазах не выглядела наигранной… И что означает этот прощальный поцелуй, исполненный уважения и признательности?

Ума не приложу. А тут еще в животе бурчит, среди всех этих сердечных мук я забыл подкрепиться и выпить чаю. Снять, что ли, ботинки, теперь я один, а то от всей этой бестолочи, суеты и уборки квартиры ноги горят так, будто их уже сейчас на адском огне поджаривают!

Лучше всего лечь спать, я сейчас все равно ни на что путное не способен, — решил Дюрталь и откинул одеяло. — Вот уж поистине, человек предполагает, а Бог располагает. А ведь я не так плохо все продумал…»

Вздохнув, он погасил лампу и вытянулся на постели; выбравшийся из укрытия кот стрелой пронесся по одеялу и бесшумно занял свое законное место.

Несмотря на свои опасения, Дюрталь всю ночь спал как убитый и на следующее утро проснулся со свежей головой, бодрый и безмятежный.

Вчерашняя сцена, которая должна была усилить его чувства, возымела противоположное действие. По правде сказать, Дюрталь был не из тех, кого притягивают препятствия. Он делал попытку перемахнуть через них с ходу, но, когда видел, что маневр не удался, отходил в сторону без всякого желания возобновлять атаку. Если госпожа Шантелув тонко рассчитанными ходами хотела еще больше возбудить его страсть, то она просчиталась. Чувства Дюрталя притупились, наутро холодное кокетство Гиацинты казалось скучным, бесплодные ожидания утомили его!

К размышлениям примешивалась горечь: в кои-то веки проникся к женщине теплым чувством, а она водит его за нос; сердился и на себя — не следовало поддаваться на обман. Кроме того, Дюрталю вспомнились некоторые фразы, дерзость которых только теперь бросилась ему в глаза. Например, когда на вопрос о нервном смехе госпожа Шантелув небрежно бросила: «На меня даже в омнибусе иногда находит» — и особенно когда заявила, что не нуждается ни в разрешении Дюрталя, ни в нем самом, чтобы предаваться с ним любви. Дюрталю представлялось по меньшей мере непристойным обращаться с такими словами к мужчине, который и не думал преследовать ее и даже не предпринимал никаких шагов к сближению.

— Подожди, обломаю тебя, — вырвалось у него в сердцах, — дай только срок.

За ночь он успокоился, и образ этой женщины отступил, во всяком случае, не преследовал его так, как прежде.

«Еще два свидания, и баста, — решил Дюрталь, подводя итог. — Сегодня вечером пойду к ней. Впрочем, сегодняшнее свидание не в счет, так как все равно не имеет смысла. Обложить себя как зверя я не дам, но и идти на приступ тоже не собираюсь. Еще чего доброго Шантелув застанет меня на месте преступления, и что тогда — либо полиция нравов, либо дуэль. Следующее свидание устрою здесь. Если она будет упрямиться, поставим на этом точку. Пусть трется о кого-нибудь другого!»

Дюрталь с аппетитом позавтракал и, собираясь приступить к работе, принялся перебирать разбросанные по столу материалы.

Итак, вспомнил он, пробегая глазами последнюю главу, алхимические эксперименты и попытки заклясть дьявола закончились неудачей. Прелати, Бланше, чернокнижники и колдуны из окружения маршала в один голос твердят, что привлечь Сатану на свою сторону можно, лишь предоставив ему взамен свою душу и жизнь или регулярно делая князю мира сего кровавые жертвоприношения.

Погубить свою жизнь Жиль отказывается, но мысль о приношении в жертву чужих жизней западает ему в душу. Этот человек, столь храбрый на поле боя, столь самоотверженно защищавший Жанну д’Арк, трепещет перед дьяволом и со страхом думает о загробной жизни, о Христе. Под стать ему и его сообщники. Он заставляет их поклясться на Священном Писании, что они не откроют никому постыдных мерзостей, творящихся в замке, и ничуть не сомневается, что ни один из них не нарушит клятву, ибо в Средние века даже самый отпетый негодяй не взял бы на себя такой непростительный грех, как нарушение обета, данного Богу!

Таким образом, алхимические эксперименты были заброшены, потухшие горны остывали, а Жиль проводил время в пьяных оргиях. Возбужденная беспорядочными возлияниями и пряной едой, бродила в его жилах кровь.

Женщин в замке не было. Поселившись в Тиффоже, Жиль окончательно отвратился от женского пола. Сношения со срамными девками из войскового борделя, связи со знатными куртизанками при дворе Карла VII, которых он делил с Ксентраями и Ла Гирами, по-видимому, породили в нем отвращение к женщинам. Как человеку с извращенными взглядами, ему в конце концов опротивели нежность кожи и запах женского тела, столь ненавистный всем содомитам.

Жиль совращает мальчиков из церковного хора. Этих «прекрасных, аки ангелы», отроков он сам и набирал в свою певческую школу. Их одних он любил, их одних пощадил его кровожадный инстинкт.

Но вскоре ему приелась трапеза, состоящая из детских поллюций. Закон сатанизма требовал, чтобы избранник дьявола сошел по лестнице греха до самой последней ступени. Душа Жиля должна была умереть и сгнить, дабы враг рода человеческого мог вселиться в эту оскверненную дароносицу бессмертия, изъеденную гнойниками порока.

И к зловонию плотских вожделений присоединился всепроникающий смрад бойни. Первой жертвой Жиля стал совсем малыш, чье имя до нас не дошло. Жиль перерезал ему горло, отсек кисти рук, вырвал сердце, выколол глаза и отнес труп в комнату Прелати. Там они принесли мальчика в жертву дьяволу, тот, однако, не отозвался на их страстные призывы. Жиль в отчаянии спасается бегством. Прелати завертывает жалкие останки в простыню и, дрожа от праха, ночью закапывает в освященной земле рядом с часовней Святого Винсента.