По ЗОЖу сердца - Татьяна Устинова

Я знала эту Никитину манеру: волнуясь, он начинал говорить очень быстро и много, не делая пауз, и запросто мог выдать получасовой монолог. Я просто не позволяла ему тараторить так долго, старалась успокоить раньше… Теперь же мне оставалось только слушать.

– …взорвалась, снесло два пальца, ожог лица, чуть глаза не лишился, его, конечно, сразу в больницу, но ты же сама понимаешь, Саратов – это не центр современной медицины…

Господи, какая же я дура! Я слушала Говорова, и глаза мои наливались слезами, а сердце свинцовой тяжестью.

– …позвонила, я все устроил, пацана быстро перевели сюда, Мила прилетела, и я тоже, конечно, не в гостинице же ей тут было жить…

– Но Никита! – Я не выдержала. – Почему ты сразу не объяснил?

– Как – сразу, Лена? Я ведь пытался, но ты не стала слушать. – Теперь уже Говоров отвернулся к окну. – И трубку не брала, и контакт заблокировала… Ты просто осудила меня, Лена, раз – и вынесла приговор. И я подумал – может, и хорошо, что это случилось сейчас. Я уже знаю, что без доверия и желания друг друга понять семью не построить, я не хочу повторять печальный опыт… Извини, мне пора.

На последних словах голос Говорова изменился, снова сделавшись вежливо-безразличным, как в самом начале нашей встречи.

Я ошарашенно смотрела, как он уходит.

Проследила за ним до двери, перевела взгляд за окно.

Никита подошел к калитке больницы и придержал ее, помогая выкатить за ограду кресло на колесах. В кресле сидел пацан лет десяти, одна рука у него была перевязана, на глазах неуместные в пасмурный зимний день солнцезащитные очки.

Судя по тому, как он вертел головой, мальчишка не был слеп и с интересом осматривался. Значит, Говоров это все делал ненапрасно, в московской клинике пацану помогли…

Мила – не милая! – та самая мымра в цветочках, сейчас вполне прилично одетая, подкатила кресло к машине, Говоров открыл заднюю дверь, мальчишка встал и, гордо отпихивая протянутые руки желающих ему помочь, сам полез в салон.

– Кому двойной американо?

Незаметно подошедшая официантка, хмурясь, смотрела на пустой стул напротив меня.

– Оставьте, я выпью, – сказала я.

Мила и Говоров сели в машину и уехали. На тротуаре осталось пустое кресло-коляска. По дорожке от здания к больнице, качая головой и явно бормоча что-то ругательное, торопилась женщина в медицинском костюме и резиновых тапках. Одной рукой она придерживала наброшенное на плечи пальто, другой загодя тянулась к брошенной коляске.

Я переставила чашку Никиты к себе. Подняла, сделала большой глоток.

Кофе был горький, но я не стала добавлять в него сахар.

Полезное редко бывает вкусным.