Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом - Крисанн Бреннан

Помимо взаимодействия с Робертом, работе Стива помогал схожий тип сотрудничества с Кобуном. Однако Кобун, в отличие от Роберта, достиг абсолютно умопомрачительного уровня духовного развития. Случаи, когда истинный духовный наставник помогает своему ученику добиться успеха и создать технологию, которая изменит весь мир, должно быть, крайне редки в мировой практике. Я видела, как благодаря безграничным способностям Кобуна и умению Стива, подобно воину, развивать свою хватку последний становился неудержимым – организованным, хладнокровным, в постоянном напряжении. Настоящий робот.

Из каких же ингредиентов состояла удача Стива? Я думаю, что это было сосредоточение эстетики: универсальная полезность и мощность микрочипа, объединенные с глубокой потребностью Стива добиться признания. Затем это была его диета, основанная на суперпище, учитель дзен-буддизма в заднем кармане и готовность добиться мирового признания во что бы то ни стало. Это сочетание Запада и Востока, кажется, наделило Стива наиболее восхитительным чувством цели. И, по крайней мере, вначале казалось, что истинная смесь его гения и простоты усиливается и расцветает. Я была свидетелем того, как Стив готовится к получению власти, двигаясь от одного уровня к другому, и я буквально созерцала поразительные этапы его становления – из некогда несчастной марионетки в ведущего игрока.

Хотя я не была готова к культурному шоку, который испытала по прилете в Индию, я знала, что он произойдет. Но я ни в коей мере не была готова к культурному шоку при возвращении в США. Мне требовались большие пространства, свежий воздух и природа. Много природы. Поэтому через два месяца после возвращения из Индии я покинула дом отца и переехала в местечко под названием ранчо Дювенек в Лос-Альтос Хилс. Когда-то оно принадлежало некой семье, однако затем превратилось в хостел и образовательный центр по вопросам охраны природы, место, куда приезжали дети со всей области залива Сан-Франциско, чтобы побольше узнать о жизни на ферме и экологии. Оно все еще успешно функционирует, однако сейчас, после того как умерли Джозефина и Франк Дювенек, оно называется ранчо «скрытая вилла». Жизнь на ранчо после Индии обеспечила меня наилучшими условиями, которые облегчили мое возвращение к жизни в Америке. Оно также дало нам со Стивом место, где мы могли вместе проводить ночи.

Ранчо находится между восемью холмами на сравнительно широком ложе долины, простирающейся до Муди-роуд, двухколейной автострады с крутыми поворотами, которая выводит в город или, если ехать по ней достаточно долго, к Тихому океану. На ранчо были животные, сады, пешие тропинки, оливковые деревья и большой превосходный бамбуковый сад. Там также имелись похожие на сараи сооружения, свойственные любой ферме, разбросанные по всей территории ранчо, но в целом восхитительные. В те времена на ранчо были одна или две коровы, много куриц, около четырех овец и от двух до трех свиней. Число животных увеличивалось с новым потомством весной и снова сокращалось осенью.

Я прожила на ранчо четыре месяца, переехав в одну из хижин в его дальней части в обмен на тринадцать часов работы в неделю. Поначалу я занималась странными видами деятельности, однако Траут предложил, чтобы я перешла к преподаванию. Он не только был мирским монахом в зендо, но еще и руководил детской программой по изучению природы на ранчо Дювенек. Однажды он увидел, как я играю с новорожденными ягнятами, остановил группу и заставил их присоединиться ко мне: думаю, он хотел, чтобы дети обратили внимание, какую сильную любовь я испытываю к этим милым, неповоротливым созданиям. Вскоре после этого он пригласил меня стать частью преподавательского состава и обучать городских детишек, посещающих ранчо. Я прирожденный педагог, однако Траут этого не знал. Философия обучения детей на ферме состояла не в том, чтобы загружать их информацией, а в том, чтобы открыть в них самих естественную страсть к природе и животным. Сначала эмоции, затем имена и факты, и только после этого дети начинали испытывать трепет и задавали вопросы из инстинктивного любопытства.

То, что мне дали работу всеобъемлющую, веселую и интересную, я рассматривала в качестве подарка. Я уверена, Траут это знал. Двумя самыми поразительными коллективами обучавшихся были группа обеспеченных детей из школы для одаренных юношей и девушек в Хилзборо и группа детей из социально необеспеченных семей восточной части Пало-Альто. Таким образом, мое сердце сильнее всего тронули самые богатые, ни в чем не нуждающиеся дети – и самые бедные, не имеющие никаких благ. В детях из восточной части Пало-Альто было столько радости, столько счастья, что я все еще могу ощущать их огромное изумление. Дети же из школы для одаренных юношей и девушек были поразительно выдержанны и умны. Это хорошо запомнилось мне, и позже именно туда я направила своего ребенка.

Я провела некоторое время на ранчо еще до поездки в Индию – так же, как и Стив, – поскольку пять раз в году центр дзен-буддизма Лос-Альтоса проводил там свои медитационные ретриты. На это время члены буддистского монашеского ордена сангха превращали хостел в монастырь, убирая всю мебель в старом, пыльном общественном центре и покрывая пол татами. Мы мыли окна, подметали балконы и расставляли фотографии и статуи Бодхидхармы и Гаутамы Будды вокруг стен и на алтарях. Снаружи вывешивали огромные колокольчики и плиты из дерева с большими молотками, чтобы просыпаться в 3.55 утра, а также другие элементы, подающие сигналы к медитации, как того требовали строгие монашеские предписания.

В 1974 и 1975 годах, после того как Стив уже вернулся из Индии, а я еще туда не отправилась, мы оба принимали участие во многих ретритах. В те времена, казалось, Стив дистанцировался почти от всех, он выглядел слабым и одиноким, без стержня, но, похоже, он только набирал силу под прессом одиночества. Стив выбирал, с кем он хотел дружить, а на остальных смотрел как-то сердито. Его окружала какая-то темная аура, которая подбиралась к границам его тела и подтачивала его. Мне он представлялся одновременно изумительным и трагичным.

Казалось, что Стив был слегка удивлен моим присутствием на этих ретритах в 1975 году, однако это было изумление с толикой враждебности. (Я представляла себе, что именно такие ощущения испытывали первые христиане и буддистские монахи по отношению к женщинам.) Он держался подальше от меня и если вообще вспоминал о моем существовании, то делал это очень настороженно. Меня, со своей стороны, к нему слегка тянуло, но я также побаивалась смотреть на него. Я пыталась не обращать внимания, однако из-за моих проблем с дисциплиной все заканчивалось тем, что я следила за его действиями и перемещениями. И я всегда знала, где его подушка для медитации. Если Стив и я сталкивались взглядами, мы одаривали друг друга абсолютно противоположными эмоциями: те, что исходили от него, я не желала испытывать. Я содрогалась от холодной тьмы, которую чувствовала в нем. Я хотела выйти за пределы, но не осмеливалась. Он отчасти нес ответственность за это, поскольку был настолько грубым. Иногда же он вел себя дружелюбно, как в прежние дни.

Однако весной 1977 года мы со Стивом вновь сблизились, и, хотя я не забыла, как он вел себя прежде, это было новое время, и мы опять полюбили друг друга. Стив приходил на ферму после работы и обнаруживал там меня. В эти моменты на нем была обувь фирмы «Биркеншток», джинсы и выглаженные белые рубашки, смятые в тех местах, где нужно. Казалось, он приносил с собой яркий воздух хорошо проведенного времени. Мне нравилось видеть его в конце дня. Когда он приходил достаточно рано, мы шли куда-нибудь обедать, и три-четыре дня в неделю мы проводили вместе ночи в моей старенькой маленькой хижине, которую я без него делила с несколькими пауками. Если Стив приходил поздно, он бросал одежду на койку у другой стены, затем шел ко мне в кровать, смеясь и излучая великолепие. Я смотрела на него в свете луны, проникавшем в окна моей хижины, и именно в этот короткий миг времени между земной постелью и небесными башнями моя Индия и его восходящая траектория в Apple переплетались воедино и затем смешивались.