Чумной остров - Мари Хермансон

Тут же послышался сочный чпок пробки, вытащенной из бутылки умелой рукой.

Нильс подошел к двери и чуть приоткрыл ее. Машину уже завели, и док осветили автомобильные фары. Гуннарссон попытался прочесть номер, но разобрал лишь буквы округа и две первые цифры — остальное было заляпано грязью. Машина, рванув с места, умчалась прочь; ржавая вода из лужи забрызгала переднее крыло. Нильс постоял в дверях, слыша, как удаляется шум мотора. Где-то машина, похоже, забуксовала на глине — мотор взревел, — но потом выбралась и уехала окончательно. Да, верфь строили без расчета на движение автомобилей…

Нильс раскрыл дверь в халупу. Внутрь упал лунный свет. Оглянувшись, полицейский увидел уставившегося на него Калле Клинку, лежащего на куче хлама.

— Боже мой! — хриплым голосом пробормотал старик. — Ты был здесь все время? Это твое место? Извини, я думал, оно свободно…

Нильс встал в свете луны и сдвинул шляпу на затылок так, чтобы его лицо стало видно.

— Ты меня не помнишь, Клинка?

Старик, прищурившись, посмотрел. Затем просиял.

— Констебль Гуннарссон! Давненько не виделись… А где же ваш мундир? — Бросил взгляд на кучу хлама, из-за которой вышел Нильс, и деликатно добавил: — Дела ваши пошли плохо?

— Так плохо, что я заснул на верфи Варвет-Кюстен?.. Нет, не так плохо. Я перешел в уголовный розыск.

— А-а, — испуганно пробормотал Калле Клинка. — Но тогда мне нельзя с вами разговаривать…

Нильс понимающе кивнул.

— Я слышал, что сказал тот негодяй. Но я сейчас не на службе. Ты можешь поговорить со мной, как с любым другим человеком.

— А, ну если так… — облегченно заметил Калле.

— Так ты тут обычно околачиваешься?

— Нет, я сплю где придется. — Старик оглядел халупу. — Здесь я раньше не бывал.

— А тех мужиков, что забрали ящики со спиртом, знаешь?

Клинка решительно покачал головой.

— Понятия не имею, кто они, — сказал он и сделал глоток из бутылки. Облегченно вздохнул, посмотрел на бутыль и добавил: — Но денежки они гребут лопатой. Продают это дело по всему городу… Может, и вы, констебль, хотите глоточек? Вы же не на службе, так?

Он протянул Нильсу бутылку и поощрительно подмигнул.

Гуннарссон взял ее и осмотрел в лунном свете короткое толстое горлышко и легкий желто-зеленый оттенок стекла. Такая же бутылка, что была дома у Сигге. Он понюхал содержимое, затем отдал бутылку обратно.

— Спасибо, но я воздержусь. Завтра у меня рабочий день. Приятно было повидаться, Калле Клинка.

— И мне, констебль.

Нильс вышел из халупы, поспешил вдоль причала и дальше по территории верфи, пока не вышел к городскому району Майорна. Зашел в первую попавшуюся телефонную будку и позвонил дежурному в свой полицейский участок.

Когда он наконец заполз в свою кровать, было четыре часа утра.

Овальный серебряный поднос с двумя ручками-петельками оказался на удивление тяжелым. Еда на тарелке — телячья печенка с картошкой и брусничным вареньем — была накрыта серебряной крышкой, украшенной эмблемой Королевского медицинского управления: тремя небольшими коронами, обрамленными венком, и большой короной сверху. Вино и рюмки уже наверху, объяснила фру Ланге.

Держа в руках поднос, Эллен поднималась по лестнице ступенька за ступенькой, пока не оказалась в холле, переходящем в короткий коридор, стены которого были обиты темным деревом. Запах сырости здесь, наверху, был другим, ближе к естественному, будто от папоротника или мха. Эллен остановилась у единственной двери и, поскольку не могла постучать, держа поднос, крикнула:

— Господин Хоффман! Ужин!

С минуту внутри стояла абсолютная тишина. Затем послышался скрип мебели, за ним — приближающиеся шаги. Дверь приоткрылась; на пороге стоял он. Широкоплечий, двухметрового роста, в полосе света из окна, Хоффман выглядел как статуя, вырезанная из гранитного блока. Он уставился на нее, раздраженно и недоверчиво. Эллен показалось, что она разбудила медведя в берлоге.

— Ужин, — повторила девушка, пытаясь изобразить улыбку.

Он обернулся, посмотрел на настенные часы, буркнул что-то и кивком указал на комнату. Эллен истолковала это как приглашение зайти.

Комната была просторной и красиво обставленной. И в ней было тепло — ее, очевидно, протапливали как следует. Свет из окна отражался в медных дверцах кафельной печки и полированном, красного дерева, письменном столе. Эллен, огляделась, ища, куда поставить поднос.

— Здесь будет хорошо? — спросила она, ставя его на столик, окруженный четырьмя стульями.

— Да. А это оставь, — сказал Хоффман, когда Эллен собиралась поднять серебряную крышку. — Я пока не буду есть, обычно я ем позже. Но ты можешь налить мне коньяку.

Он показал на шкаф, полный разных бутылок, карафов и рюмок.

Эллен взяла коньячный бокал и караф с янтарной жидкостью, бросив вопросительный взгляд на Хоффмана. Тот не подал никакого знака, что она сделала правильный выбор. Вытащив хрустальную пробку, девушка понюхала содержимое. Да, это был коньяк. Она снова бросила взгляд на Хоффмана, стоявшего чуть склонив голову, разглядывая ее.

Пока наливала, Эллен держала руку твердо, но когда ставила пробку обратно, рука задрожала, и пробка зазвенела о края горлышка, как колокольчик.

Девушка улыбнулась своей нервозности. Подумала, что ему самому было бы проще налить себе коньяк, но его забавляло зрелище того, как это делает она.

— Налей себе, если хочешь, — вежливо предложил он.

— Нет, спасибо.

— Может быть, рюмку портвейна?

Эллен решительно покачала головой и протянула ему бокал с коньяком. Хоффман не проявил намерения взять его, и она поставила бокал на стол рядом с подносом, сказав:

— Прошу вас. Надеюсь, еда вкусная. Доброго вечера, господин Хоффман.

И пошла к двери.

— К чему такая спешка? Я даже не знаю, как тебя зовут.

Эллен повернулась.

— Меня зовут Эллен Гренблад.

Хоффман рассмеялся, как будто она сказала что-то забавное.

— Эллен Гренблад. — Он повторил ее имя медленно и отчетливо, иронично подчеркнув фамилию. Эллен поняла, что ее не стоило произносить. Прислуга представляется только по имени.

— Вы не присядете на минутку, фрекен Гренблад? — продолжил Хоффман, показывая на два кресла у окна.

Она покачала головой.

— Я думаю, что нужна на кухне фру Ланге.

— Нет, нет, ты ошибаешься, — решительно возразил Хоффман. — Это я нуждаюсь в тебе. Поэтому ты здесь.

Он подошел к столику, взял бокал с коньяком и устроился в одном из кресел. Его огромное тело отразилось в оконном стекле.