Сакральный знак Маты Хари - Мария Спасская

– Ладно, поехали, – разочарованно выдохнул шеф, выбираясь из кухни. И презрительно осведомился: – Берту-то хотя бы покормите, хозяйки?

– Через полчаса будет готова новая партия пирогов, Олежек! – прокричала Ольга. – Подождите немного!

– Не можем мы ждать, ехать надо.

Мужчины вышли из квартиры, и на меня налетела Танюшка. Она сжала кулачки, зажмурилась и выпалила:

– Берта, Берточка! Наконец-то он пришел!

О своих отношениях с Димой Танюшка рассказывала при каждом удобном случае. Парень ей очень нравился, и Таня всеми правдами и неправдами старалась привлечь его внимание. Несколько раз он ездил с нами на каток, и мне показался несколько приземленным. Но Таня считала его самым умным, самым красивым и замечательным. И вот теперь он пришел к ней в гости. От переполнявших ее чувств девушка чмокнула меня в щеку и умчалась к своему Диме.

Сидя рядом с Ольгой, я смотрела, как ловко она раскатывает тесто и наполняет его сочной мясной начинкой. Выложив пироги на противень, Ольга захлопнула духовку и заварила в чайнике ароматный, с листом смородины, чай.

– Ну что, Берта, по пирожку? – заговорщицки подмигнула она.

– Бока наедим, – вздохнула я, хлопая себя по пузу.

– Я уже об этом думала. И решила, что надо сегодня посетить тренажерный зал. Ты как, со мной?

– Сил нет, – пожаловалась я. – Всю ночь не спала.

– Так ложись у нас.

– Домой хочу.

– Давай я тебя отвезу, – предложила Ольга.

– Давай.

– Сейчас покушаешь, и поедем.

С Танюшкой я прощаться не стала. Вернее, хотела, но Ольга деликатно увела меня на улицу. Забираясь в Ольгину «Шкоду», я, засыпая на ходу, ловила себя на мысли, что пироги – это все-таки вещь! А теперь – домой и спать, спать, спать.

Париж, 1917 год

Военный Париж уже не радовал так, как прежде. Краски города словно бы потускнели, прохожие выглядели не такими нарядными и беспечными, как в веселое мирное время. Однако командир первой роты стрелкового полка Особой пехотной бригады Русского экспедиционного корпуса во Франции штабс-капитан Вадим Маслов не замечал перемен. Он снова дышал воздухом, которым дышала она, видел дома, на которые, проезжая в ландо, она бросала мимолетные взгляды. Теперь, когда началась война, лейтенант Маслов быстро пошел на повышение, получил звание штабс-капитана и был впервые за многие годы невероятно счастлив. У него появилась надежда. Надежда!

Ида, Идочка, бесподобная, неподражаемая Ида Рубинштейн! Как же легко вы можете повелевать мужчинами! Взгляд холодных прищуренных глаз, жест унизанных кольцами рук, полуулыбка-полугримаса с оскорбительной просьбой на окровавленных помадой устах – и вот уже он, потомственный дворянин Вадим Маслов, делает то, что взбрело в вашу сумасбродную головку.

В тот вечер, когда Ида приказала сопровождать из ресторана Мату Хари, он сразу же понял разницу между этими двумя женщинами. Голландка танцевала, чтобы заработать деньги. Ида не жалела собственных средств, чтобы творить искусство. Плохо ли, хорошо получалось – это другой вопрос. Но Ида Рубинштейн стремилась всей душой стать лучшей из лучших, и это, несомненно, иногда ей удавалось. В первый раз он увидел свою богиню в «Антигоне» Софокла, на которую его повел полковой приятель. Сидя в третьем ряду партера и театральным биноклем указывая на сцену, где трагически ломала руки девушка в античных одеждах, приятель громко шептал:

– Из наших Рубинштейнов, из харьковских. Богате-ейшая семья! Сколотили состояние на торговле ценными бумагами, затем основали банкирский дом. Помимо банковского дела занялись торговлишкой – в основном сахаром, построили сахарные заводы. Пивоваренный завод «Новая Бавария» тоже их. И никогда не скупились на культуру и искусство. Доходит до смешного. Моя сестра Фаина водит дружбу с Идой Рубинштейн, так вот, сестра рассказывает, что дядя Иды, прекрасный пианист, так влюблен в музыку Вагнера, что бесплатно работает у композитора секретарем. Вот и Ида тоже пошла по артистической дорожке. Девчонка сирота, матери не знала, та умерла давным-давно, а отец скончался, когда ей было десять лет. Представь себе, друг Маслов, десятилетняя наследует огромное состояние своего отца! Ну, конечно, богатую наследницу тут же вызвалась опекать тетушка, мадам Горовиц, и Ида переехала в Петербург, на Английскую набережную. Правда, мадам Горовиц, и сама дама богатейшая, совершенно искренне души не чаяла в племяннице, и к услугам обожаемой Иды были лучшие учителя, всевозможные развлечения, разнообразные знакомства. Да что там говорить! Ида в совершенстве знает несколько языков, обучалась музыке и танцам, а когда ее заинтересовала Древняя Греция, был приглашен ученый-эллинист. Файка говорит, что Рубинштейн брала уроки декламации и драматического искусства у самих артистов императорских театров! И ведь не врет!

Рассказчик замолчал, глядя на сцену, где среди богатых декораций металась харьковская миллионерша, но вскоре снова зашептал:

– Это я к тому рассказываю, что не тому человеку попали в руки большие деньги. Такими деньжищами владеть! Казалось бы, живи и радуйся. Закатывай балы и катайся по Европам, а о сцене забудь. Если нет таланта, хоть озолоти учителей – все равно толку не будет. Ты же сам видишь, друг Маслов, что эта Ида зря старается. Голосок слабоват, читает с истеричной экзальтацией, да и сама худа и носата, как облезлая ворона.

Но Маслов не видел. На сцене перед ним парила самая настоящая гречанка, жившая тысячелетия назад в древних Фивах, и вопреки воле злокозненного дядюшки-царя, обманом взошедшего на трон, похоронившая отца по законам рода, за что и была предана суровому наказанию. Пусть непрофессионально, пусть с надрывом, но Ида Рубинштейн на сцене проживала жизнь отважной молодой принцессы, вместе с Антигоной кончая жизнь в пещере, где строптивицу замуровали по приказу венценосного родственника. Яркие костюмы, прекрасные декорации лишь только дополняли и подчеркивали природную необычность актрисы. Затаив дыхание, молодой человек до самого конца следил за сюжетом и, как только опустился занавес, не скрывая сияющих глаз, попросил:

– Поручик, не могли бы вы меня представить мадемуазель Рубинштейн?

– Не мадемуазель – мадам, – усмехнулся приятель. – Ида успела выйти замуж за своего кузена, сына мадам Горовиц.

И, заметив отразившееся на лице лейтенанта отчаяние, похлопал приятеля по плечу и успокаивающе проговорил:

– Не беспокойтесь, дружище, они уже в разводе. Фаина говорит, что замужество Иды было организовано с одной-единственной целью – освободиться от опеки семьи, чтобы самостоятельно распоряжаться деньгами и уехать учиться артистическому мастерству в Париж.

– Умно, – похвалил Маслов.

– Не знаю, умно ли, – хмыкнул друг. – Семья так не считала. Парижские родственники объявили ее умалишенной и поместили в лечебницу. Если бы не мадам Горовиц, Ида до сих пор томилась бы в больничной неволе.