Последний предел - Даниэль Кельман

— На пять дней.

— Хорошо, пусть на пять дней, чтобы поразмышлять. Я знал, что еще ничего не совершил в искусстве. Здесь тебе никто не поможет. — Он ощупью нашел пепельницу. — Мне нужна была не просто хорошая идея. Их всюду можно найти. Я должен был выяснить, каким художником я могу стать. И как-то вырваться из плена посредственности.

— Посредственности, — повторил я.

— Знаете притчу об ученике Бодхидхармы?

— О ком?

— Бодхидхарма был индийский мудрец, проповедовавший в Китае. Некий юноша возжаждал стать его учеником, но ему было в этом отказано. Поэтому он всюду следовал за философом. На протяжении долгих лет, безмолвно и покорно. Тщетно. Однажды, не в силах более выносить отчаяние, он преградил Бодхидхарме путь и воскликнул: «Учитель, у меня ничего не осталось, меня тяготит пустота!» Бодхидхарма ответил: «Отринь ее!» — Каминский потушил сигарету. — И дух его прояснился.

— Не понимаю. Если его тяготила только пустота, зачем тогда…

— В те дни у меня появились первые седые волосы. Но я вышел из своего заточения с первыми эскизами «Отражений». Прошло еще немало времени, прежде чем я написал первую хорошую картину, но это было уже не важно. — Он на мгновение замолчал. — Я же не один из великих. Не Веласкес, не Гойя, не Рембрандт. Но иногда мне кое-что удавалось. Это тоже немало. И это все благодаря тем пяти дням.

— Я это процитирую.

— Да не процитировать вы это должны, Цёльнер, а запомнить! — Мне снова показалось, что он на меня смотрит. — Все самое важное осознаешь внезапно.

Я подозвал официанта и потребовал счет. Внезапно или нет, на этот раз я за него платить не буду.

— Извините, — сказал он, взял трость и встал. — Нет, спасибо, я сам. — Мелкими шажками он прошел мимо меня, толкнул столик, попросил извинения, задел официанта, снова попросил извинения и исчез за дверью туалета. Официант положил передо мной счет.

— Одну минуту, пожалуйста!

Мы ждали. Вздымались дома, в оконных стеклах отражалось серое небо, улицы перегораживали автомобильные пробки, дождь лил все сильнее.

— Не могу же я, — сказал официант, — ждать целую вечность.

— Минуту!

С аэродрома где-то поблизости взлетел самолет, и его тотчас же поглотили облака. Те двое за соседним столиком злобно взглянули на меня, встали и ушли. За окном протянулся проспект, сияла световая реклама супермаркета, вяло поплевывал фонтанчик.

— Ну так как?

Я молча протянул ему кредитную карточку. Поблескивая, приземлился самолет, рельсовых путей прибавилось, вернулся официант и объявил:

— Ваша карта заблокирована.

— Быть того не может, — возмутился я, — попробуйте еще раз.

— Я же не идиот, — возразил он.

— Как сказать, — засомневался я.

Он пристально смотрел на меня сверху вниз, молча потирая подбородок. Но поезд уже тормозил, некогда было препираться. Я швырнул ему купюру и дожидался, пока он не выплатит мне всю сдачу, до мельчайшей монетки. Когда я встал, Каминский вышел из туалета.

Я сложил вещи в свою сумку, туда же сунул пакет Каминского с халатом, взял его под локоть и повел к выходу. Рывком распахнул дверь вагона, подавил желание его вытолкнуть, спрыгнул на платформу и осторожно помог ему выйти.

— Я хочу прилечь отдохнуть.

— Подождите чуть-чуть. Поедем на метро и…

— Нет.

— Почему?

— Я никогда на нем не ездил и на старости лет уж точно пробовать не собираюсь.

— Нам недалеко. На такси дорого.

— Не так уж и дорого.

Он потащил меня за собой по переполненной платформе, на удивление ловко увертываясь от попадавшихся на пути прохожих, как ни в чем не бывало вышел на проезжую часть и поднял руку. Остановилось такси, шофер вышел и помог ему сесть на заднее сиденье. Я сел впереди — в горле у меня пересохло от злости — и назвал адрес.

— Откуда здесь дождь? — задумчиво спросил Каминский. — Здесь всегда идет дождь. По-моему, это самая безобразная страна в мире.

Я озабоченно взглянул на шофера. Он был усатый, толстый, угрожающе сильный на вид.

— Кроме Бельгии, — сказал Каминский.

— А вы бывали в Бельгии?

— Боже сохрани. Вы заплатите? У меня нет с собой мелких денег.

— Я думал, у вас вообще нет денег.

— Вот именно, нет денег.

— Я ведь и так за все платил!

— Очень щедро с вашей стороны. Я должен прилечь.

Мы затормозили, шофер посмотрел на меня, мне стало неловко, и я заплатил. Я вышел, дождь хлестнул меня по лицу. Каминский поскользнулся, я его подхватил, трость грохнулась на землю; когда я ее поднял, с нее стекала вода. Наши шаги гулко раздавались в мраморном холле, лифт беззвучно вознес нас на нужный этаж. На мгновение меня охватил страх, что Эльке поменяла замок. Но мой ключ по-прежнему подходил.

Я открыл входную дверь и прислушался; тишина. На полу под щелью для писем лежала почта за два дня. Я громко покашлял, прислушался. Тишина. Мы были одни.

— Не знаю, правильно ли я понял, — заметил Каминский, — но у меня сложилось впечатление, что мы попали не в мое прошлое, а в ваше.

Я провел его в комнату для гостей. На постели поменяли белье.

— Здесь нужно проветрить, — заявил он.

Я открыл окно.

— Лекарства.

Я расставил их на тумбочке.

— Пижаму.

— Пижама в чемодане, а чемодан в машине.

— А машина?

Я не ответил.

— Ах вот как, — сказал он, — вот в чем дело. А теперь уходите.

В гостиной стояли два моих туго набитых чемодана. Значит, она и вправду меня вышвырнула! Я прошел в прихожую и поднял с пола письма; счета, рекламу, два письма, адресованные Эльке, одно от ее занудной подруги, другое от какого-то Вальтера Мунцингера. От Вальтера? Я вскрыл его и прочитал, но Вальтер оказался всего лишь клиентом ее агентства, тон — холодным и официальным, наверное, это другой Вальтер.

Еще там были письма, адресованные мне. Опять счета, реклама «Выпей пива», три квитанции, подтверждающие получение гонорара за перепечатанные статьи, два приглашения: на презентацию какой-то книги на следующей неделе и на вернисаж сегодня вечером — открывается выставка новых коллажей Алонзо Квиллинга. Там будут нужные люди. При обычных обстоятельствах я бы непременно пошел. Черт, вот жалость, никто не знает, что у меня Каминский.

Я заметался по комнате, не сводя глаз с приглашения. Дождь барабанил по оконному стеклу. А почему бы и нет? Это может быть мне очень и очень на руку.

Открыл чемодан побольше и стал выбирать рубашку. Мне потребуется мой лучший пиджак. И другие ботинки. И, разумеется, ключи от машины Эльке.