Потерянные сокровища - Кирсти Мэннинг

Рядом с Кейт один из старателей перебирал промытый гравий в своей корзине, словно собирал цветы. Через множество рук проходит драгоценный камень с того момента, как его извлекают из земли. И каждый раз чья-то жизнь менялась.

Кейт думала о миниатюрном черно-белом кольце с единственным алмазом из Голконды. И хотя алмаз был добыт, скорее всего, в XVII веке, но шахты и способ добычи там мало отличались от того, что она видела сейчас здесь. Кейт постаралась представить себе путь алмаза от шахты через форт Голконды с его толстыми стенами, под которыми они с Маркусом гуляли, затем продажу на базаре Хайдарабада под призывы к молитве, разносящиеся по всему городу с минаретов Чарминара. Алмаз, без сомнения, завернули в шелковую или хлопковую ткань, и вместе с другими товарами он отправился караваном в Бендер-Аббас, где, возможно, его и купил таинственный Полман наряду с другими драгоценными камнями. Он попытался доставить их в Англию, рискуя попасть в руки пиратов или погибнуть при кораблекрушении, но был убит своими же соотечественниками. Каким-то образом алмаз попал в руки ювелиру-ремесленнику, и тот изготовил под него изысканную оправу в технике шамплеве. Такой прекрасный алмаз, такое опасное путешествие. Кейт проследовала тем же маршрутом, в салоне комфортабельного самолета. Но было нечто, что объединяло оба эти путешествия, — это поиск красоты, поиск истины.

Бендер-Аббас, Персия, февраль 1631 г.

Робби Паркер проверял укладку парусов, не обращая внимания на мерное покачивание судна. Команда корабля «Дискавери» была занята погрузкой. Матросы закатывали на палубу бочки с табаком, вином, пресной водой и спускали их в трюм.

За спиной Паркера капитан и судовой врач шептались о новом пассажире.

— Его зовут Полман — Герхард Полман, — сказал капитан, помахивая транспортными накладными.

— Голландец? — поинтересовался врач.

— Похоже. Он тут промышляет уже не один десяток лет. Заплатил Ост-Индской компании сто фунтов за безопасную доставку его с грузом в Лондон. Беда в том, что ему нездоровится… и это не от выпивки.

Робби присвистнул — сто фунтов, это же громадные деньги! Почему этот пассажир заплатил так много?

Капитан, заметив любопытный взгляд Робби, свирепо вытаращился на него и рявкнул:

— Эй, парень, помоги! — указал он на шлюпку, подплывшую к носу корабля.

В шлюпке лежал на носилках бледный и потный человек, судя по всему, это и был щедрый пассажир.

Матросы с помощью лебедки очень медленно стали поднимать носилки на борт, стараясь не ударить их о поручни.

— Все-все, уже почти закончили, — успокаивал врач пассажира, пока команда, перехватив носилки на руки, укладывала их на палубе.

Пассажир взвыл и обхватил руками живот. Голова голландца завалилась набок, и в это время порыв ветра распахнул ворот его белой рубахи. На шее на тесемке висел кожаный мешочек. Пассажир застонал, сунул мешочек под рубаху и дрожащими пальцами застегнул ворот.

Робби огляделся — не заметил ли еще кто-нибудь кроме него кожаный мешочек на шее голландца? Но команда была занята погрузкой на борт багажа больного пассажира — несколько массивных сундуков и куча деревянных ящиков размером поменьше.

Корабль заскрипел, покачиваясь на ветру. Полман задрожал.

— Спокойно! Спокойно! — пытаясь успокоить пассажира, сказал Робби.

Он положил руку ему на плечо, а сам посмотрел на берег.

Робби думал о девушке из портовой харчевни. Ее стан окутывали воздушные одежды из черного шелка, а темные глаза были подведены сурьмой. Золотые ленты обвивали руки, и на талии позвякивали цепочки, когда она, покачивая бедрами, подавала ему мятный чай и тарелки с горячим желтым рисом. Как ему хотелось положить руки на эти покатые бедра и прильнуть лицом к ее животу, где сквозь узкую полоску между поясом юбки и верхней накидкой проглядывала голая плоть.

Он взглянул поверх города туда, где над горными хребтами блистало яркое солнце, и подумал, когда же он снова посетит эти берега. Сможет ли он отыскать эту девушку? И позволит ли ее отец увидеться с ней, после всех вчерашних непристойностей, творившихся за их столом, когда они упивались крепким ширазом? Ведь он даже не догадался узнать ее имя… У Робби от стыда перехватило дыхание.

— Несите джентльмена в его каюту, — распорядился врач.

— Один, два…

— Подождите! — закричал пассажир и поднял руку.

Врач зашикал на голландца, как на непоседливого ребенка.

— Сэр! Вам будет намного удобнее в вашей каюте. Я настаиваю.

Пассажир, не обращая внимания на замечания врача, следил за матросами, поднимающими на борт остатки его багажа. Как раз в это время один рослый матрос, тянувший веревку, случайно упустил ее из рук. Пугающе завизжали шкивы, и тяжелый сундук рухнул на палубу. Матрос выругался и подул на обожженную ладонь.

Голландец приподнялся на локтях, пытаясь посмотреть, что случилось с его багажом. Подоспевший плотник быстро поправил покореженный сундук и принялся складывать в него вывалившийся инструмент. Робби проследил за взглядом голландца.

Среди груды инструмента лежал зеленый необработанный камень величиной с кулак Робби. Парень уже достаточно долго пребывал на берегах Бендер-Аббаса, чтобы сразу узнать в нем изумруд. Рядом валялся кожаный мешок. При падении он открылся, выплеснув наружу струйку прозрачных камней.

Среди россыпи особенно выделялся один камень, он сиял чуть ярче остальных, и свет его обладал легким золотым оттенком. Робби шагнул к мешку, чтобы подобрать камень, но его опередил матрос, который сгреб все камни обратно в мешок, положил его в сундук и захлопнул крышку.

Лондон, сентябрь 1912 г.

— Что случилось?

Миссис Ярвуд поджидала Эсси у входной двери своего дома. У нее был растерянный вид.

— Флора, — выговорила хозяйка.

В этот субботний вечер Эсси вернулась домой позже обычного. Она просто потеряла счет времени, наслаждаясь девонширским чаем из серебряного сервиза в зале универмага «Фортнум и Мейсон», куда они зашли с Эдвардом впервые.

— Мне очень жаль, дорога… — миссис Ярвуд осеклась.

Эсси бросилась в дом и нашла Мегги и Флору лежащими на матрасе с бледными лицами и растрепанными волосами. Им обоим обернули грудную клетку крафтовой бумагой. В комнате пахло пихтовым маслом и царил страх.

Перед близнецами стояла на коленях мама, натирая грудь Флоры маслом миссис Ярвуд. Закончив, она взяла руку каждой девочки и прижала их к своей груди.