Ненавижу - Анастасия Монастырская

— Но почему бы ни наплевать на все и не прожить оставшееся время на полную катушку?

— Силенок не хватает, — горько улыбнулась Ада. — на полную катушку. Да и с кем? Да и как?

— А если бы вам сейчас сказали, что диагноз — ошибка, что у вас никогда не было рака, то что? Ваши действия?

— Наверное, я заплачу. Ничего другого в голову не приходит.

— Вопрос ведущему. Вам не кажется, что вы поступаете аморально?

— В чем это выражается? — быстро отреагировал Эдик. Его глаза подозрительно блестели, на футболке появились влажные пятна.

— Вы собрали людей, которые одинаково нуждаются в помощи, вывалили грязное белье, и при этом четверо из них останутся наедине со своими проблемами. Не стыдно?

— Это вам должно быть стыдно за вашу демагогию! — Эдик тяжело дышал. — Эти люди впервые счастливы, потому что они могут честно и открыто заявить о своих желаниях. У них появился ШАНС. Понимаете, шанс?

— Да, мы очень счастливы, — вдруг подал голос Мазурик. — Счастье особо ощущается, когда сидишь под высоким напряжением. Шаг влево, шаг вправо, и из нас получится симпатичный шашлык. Местами даже очень вкусный. Эдуард, кого вы обманываете? Это шоу нужно прежде всего вам. Мы, это так, предметы антуража, как и эта колючая проволока с высоковольтным напряжением.

— Вы возражаете против смерти?

— На смерть подписывалась она, — Мазурик кивнул в сторону Ады. — У нас другие желания. Вы слишком быстро меняете правила игры, Эдуард. Мы не успеваем подстраиваться.

Руки ведущего задрожали:

— Прелестно! Мои же персонажи устроили бунт. Давайте поаплодируем. Такого поворота в сценарии нет. Не надо подстраиваться, Семен Петрович, потому что вы не знаете настоящих правил. Наше шоу — это импровизация. Смертельная, если угодно. Но зато победитель получает…

— Победитель получает ничего, — Марина налила себе шампанского и смело взглянула на Эдуарда. — Есть у меня такое предчувствие. Странное ощущение, господа, словно нас всех выбрали неслучайно. Мы все связаны. Кем-то или чем-то. И только лишь потому в этой дурацкой игре. Эдуард, а вы уверены, что именно вы — бог, а не марионетка, в руках кого-то более умелого и дерзкого?!

Эдик дернулся. В поисках поддержки он перебирал одно лицо за другим, но участники старательно отводили глаза. В зале раздались смешки и улюлюканье. По ту сторону проволоки бесновался Колобок. Рядом застыла Жанна. Злорадствует? Или жалеет? "Да ты же лох! И всегда был лохом! Слава богу, у нас нет детей, иначе они тоже бы стали лохами!". Где же он допустил ошибку? Все казалось таким простым, понятным и правильным. И вдруг любовно слепленное шоу стало разваливаться на грубые, покрытые трещинами куски.

Лица, лица, лица…

Во рту стало сухо и противно от предчувствия чего-то непоправимого. Он сделал глоток коньяка и вымученно улыбнулся:

— Наше шоу продолжается! Аплодисменты в студию!

Заученные хлопки зрителей. И почему до этого они ему казались искренними? На лицах героев пот, перемешанный с пудрой, страхом и ожиданием скорого финала. Жанна. Колобок. Охрана. Старший держится за кобуру. Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?

Бунт в зале постепенно нарастал. Осознав, что сейчас наступит развязка, зрители инстинктивно подались вперед. Ноздри жадно раздувались, предвкушая скорую кровь и паленое мясо. От этих взглядов, ухмылок, криков Марину била крупная дрожь. Вадим плакал, слизывая досадные слезы. Мазурик вцепился в бутылку с коньяком, словно в единственно возможное спасение. Крупный план этикетки. И кто скажет, что это реклама?! Светлана Борисовна бездумно завязывала узелки на платке: не забыть, не забыть, не забыть… Ада затравленно смотрела на бывшего мужа и в какой-то момент поднялась, чтобы пойти к нему, но вовремя опомнилась. Рухнула в кресло и закрыла лицо руками. Камеры метались, с трудом улавливая нужный ракурс. Прямой эфир, мать его!

Трясущимися руками Эдик раскрыл папку и достал пять конвертов. Заторопился, проглатывая слова:

— У каждого из нас есть своя идея-фикс, ради которой мы пойдем на все. Те, кто сейчас находятся на сцене, получили уникальный шанс воплотить ее в жизнь. Или, если быть точнее, воплотить ее в смерть. Потому что сегодня приз нашего шоу — смерть. Итак, кто же стал победителем?! Каждому участнику я вручаю запечатанный конверт. В одном из них — приз. Исполнение вашего желания. Слепой выбор судьбы. Вы можете вскрыть его здесь, можете сделать это позже. И никто, слышите, никто в этом зале, кроме вас, не будет знать, стали вы победителем или нет.

Участники крутили в руках конверты, не решаясь их открыть.

Эдик подошел к самому краю сцены, почти вплотную к колючей проволоке, в руке прыгал бокал с шампанским.

— Ну, что интересно? Кто победитель этого шоу? Вы? Вы? А, может быть, вы? Сидеть! Ни с места! Я сказал: ни с места! Так-то лучше!

Пауза.

— Сидите, суки! Я не все сказал! Если бы вы знали, как я вас всех ненавижу! Но это уже не мои проблемы — а ваши. В этой проклятой стране умирают за то, ради чего стоит жить. За это и выпьем!

Глоток.

Эдик трогательно улыбнулся и опрокинул бокал на антуражную проволоку.

Сноп искр.

Женский визг.

На мгновение — тишина.

Запах горелого мяса.

И снова женский визг.

Тьма в прямом эфире.

Он даже не успел удивиться своей победе — мертвые лишены чувств, желаний и надежд. Но если бы он остался в живых, то определенно был бы рад. Наконец-то, он пришел к финишу первым.

Если бы все можно было начать с нуля, то он бы поступил точно так же…

* * *

Короткое замыкание еще не есть финал. Но и финал тоже, когда последнее, что увидели зрители — обожженный труп. Зрелище не для слабонервных. А слабонервных оказалось немало. Кого-то стошнило. Кто-то упал в обморок. Кто-то бился в истерике. А кто-то в спешном порядке набирал номер своего адвоката. Кому-то смерть, кому-то возмещение морального ущерба.

Участников шоу вывели через служебный ход. Колобок, впавший в состояние аффекта, попытался было отнять у каждого злополучный конверт, но юристы вовремя остановили: не хватало новых судебных исков. Пусть идут, как есть: и так на горизонте маячит потеря лицензии, от этого хотя бы отбиться. Да и зачем конверты? Шоу закрыто, никто не будет работать на исполнение чужих параноидальных желаний. Со своими бы разобраться. Колобок не сразу внял уговорам, и только, когда на нем повисла плачущая Жанна, обмяк.

— Ты же видела, что он сам, что его никто на это не толкал! Кто вообще разрешил поставить эту проволоку. Найду — убью.

— Успокойся, тебе нельзя волноваться, — сквозь слезы бормотала Жанна.

— Ты видела, у него даже глаза лопнули! А мы это показали! В прайм-тайм! Лучше всякого триллера, мать его… Как я это объясню? Кому я это объясню?!