Чувства наизнанку - Даша Коэн

class="p1">— Татьяна Юрьевна, уголовную ответственность за промышленный шпионаж устанавливает статья 183 Уголовного Кодекса РФ о незаконном получении и разглашении сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну. В вашем случае, максимальное наказание, предусмотренное данной статьей, это — лишение свободы сроком до десяти лет и штрафом в один миллион рублей.

— Я не делала этого! — быстро вытерла я со щеки предательскую слезинку, — Не делала!

— С сегодняшнего дня вы больше не работаете в «Лабра-Фортинет». Вы будете уволены по статье. Если вы хоть когда-либо окажетесь на территории компании, то составленный против вас иск будет отправлен в суд. Если вы вернетесь в компанию Иванчука, то составленный против вас иск будет отправлен в суд. Если мы узнаем, что вы контактируете хоть с кем-либо из сотрудников «Лабра-Фортинет», то составленный против вас иск будет отправлен в суд. Вам это понятно?

А я просто сидела в полном шоке и все не могла переварить услышанное. Смотрела на Хана, но он отвернулся от меня, отрешенно смотря в окно на бегущие по небу низкие стальные облака.

— Вам это понятно? — еще громче призвал меня к ответу юрист и я кивнула.

— Понятно.

— Все свободны, — отдал приказ Герман Адрианович и кабинет опустел за пару мгновений, а затем он обратился уже ко мне, — только по личной просьбе сына я не стану спускать на тебя всех собак, хотя ты это заслужила.

Развернулся и двинулся к двери, на ходу бросая сыну короткое:

— Две минуты.

И мы остались наедине.

Он и мой палач.

Таня

— Это ты сделала? — слышу я его безэмоциональный голос от окна.

Он не подходит ближе. Не смотрит мне в глаза.

А мне так гадко на душе. Я ровным счетом ничего не понимаю, кроме того, что меня виртуозно подставили. И что бы я сейчас не сказала, все будет воспринято лишь как жалкое оправдание перед лицом жестоких фактов.

Истеричная баба дала жару и решила поквитаться с любовником изменником. Избитая до невозможности классика жанра.

Поэтому я молчу, покорно дожидаясь, когда уже мне позволят уйти из этой гребаной богадельни. Подальше от этого мужчины, что так легко растоптал меня, мое сердце и наплевал в душу.

— Нахрена, Тань?

И снова ни слова в ответ.

— Иванчук меня год домогался, теперь ты…, - припоминает он мне мои же слова, — а оно вот оказывается, как, да? Пиздец просто, я же собирался…а к черту!

Внутри я начинаю скулить и рыдать. Марк вновь думает, что я лгунья. Не досталась бы ему девственницей, так и в любовницы к бывшему работодателю меня бы записал. Легко и непринужденно!

Ну, а чего? По себе судить людей всегда легко.

Боже, за что я вообще его полюбила? Как не рассмотрела этой гнили?

— Сколько он тебе заплатил? — вдруг срывается с места и нависает надо мной.

В груди армагеддон. Рационально мыслящий мозг не в силах приказать обдолбанному его феромонами сердцу, что пора уже давным-давно разлюбить этого мудака. Он не стоит меня. Он вообще ничего не стоит!

Он же даже ни разу не написал мне и не позвонил за все это время, а еще что-то требует от меня. Ах, да…у него же теперь Лиана нарисовалась, не сотрешь. Надо было теперь ее нагнуть раком и качественно оттрахать, чтобы дева красная простила ему гульки перед грандиозным событием единения двух «любящих» сердец.

Ревность душит. Травит кровь. Но я только растягиваю губы в улыбке и качаю головой, пытаясь выдавить из себя неприступную ледяную крепость, которой все ни по чем.

Потому что я умею себя ценить. Я, между прочим, не на помойке себя нашла, чтобы расшаркиваться перед этим предателем.

И я поднимаю на него глаза. Знаю, что в них, в противовес всему, отражается вся боль и отчаяние, но мне уже плевать. Я делаю это и добиваю нас окончательно:

— Пошел ты на хер, Маркуша!

Отталкиваю его и встаю. Хан же смотрит на меня насмешливо и качает головой.

— Не отрицаешь, значит?

Ишь, моралист тут выискался. Про себя ничего отрицать не собирается, даже не заикнулся, а меня к стенке припирает. Был бы у меня мужской детородный орган, я бы этого мудака на нем повертела.

Карусельки, епта, дорогой!

Истерика. Да, знаю. Но, что поделаешь? Жизнь еще та сучка.

А потому я, высоко подняв голову, марширую до двери. И только там, положив руку на ручку, оборачиваюсь и припечатываю его, все еще смотрящего мне вслед.

— Спасибо тебе за жизненный урок, Марк. Было…весело. И поучительно.

И покинула кабинет. Ни слова не сказав о жалкой и тупой на всю голову Лиане. Потому что я выше всего этого дерьма. Пусть Хан на пару с ней его хлебает и расхлебывает, а я пас. Да, будет адски тяжело, но я справлюсь.

До выхода из здания меня по-прежнему сопровождали два шкафчика. Вывели за пределы здания и скрылись.

Вот так и закончилась эта история. Вдох-выдох. Быстро. Больно. На разрыв.

Что там дальше по плану?

А дальше была долгая дорога. Пешком. До кровавых мозолей на высоких каблуках. И снова под дождем. Ветер трепал мои мокрые волосы, но это было не сравнимо с тем, как потрепала меня жизнь за последнее время.

В совершенной прострации я шла, не понимая куда. Конечно, мне было страшно, обидно и бесконечно тоскливо, но я заставляла себя передвигать конечностями снова и снова, пока неожиданно для себя не добралась до салона красоты, который принадлежал Нинке.

Ввалилась туда, еле волоча ноги и, увидев подругу, жалобно расплакалась, оседая на пол. Секунда и я уже рыдаю в теплых объятиях Ковалевой. Кто-то из ее девочек капает мне в рюмку валериану, кто-то рыщет по полкам в поисках коньяка. А я не могу и слова вымолвить.

Я раздавлена.

— Что случилось, Татка?

— Не любил… Никогда…. Только…пользовал.

— Милая, — снова обнимает меня Ковалева и гладит по голове, повторяя как мантру то, что когда-то советовала ей и я, — все пройдет, время лечит, Тань, лечит, вот увидишь. Потом еще смеяться будешь, что посмотрела в сторону этого недоноска.

Это такие простые и понятные слова, да? Но не тогда, когда тебе в сердце раз за разом вонзают ржавую грязную вилку, оставляя рваные раны, которые уже начинают взбухать и гноиться.

И я понимаю сейчас только одно — на нормальную жизнь в ближайшее время у меня нет шансов. Только существование. Долгая дорога в полубреду через бесконечное поле, залитое густым, ядовитым туманом — вот и все мое обозримое будущее…

— Так, Сажина, у меня жить будешь. Под присмотром, так сказать. У меня