Пасть - Виктор Точинов

Он забился в кусты, насколько позволила длина цепи и густые ветви, прижался к земле за плахой. Вспомнил про оставленные на виду ружье и рюкзак, но не шевельнулся — голоса были рядом…

Олег толком не разглядел этих, судя по голосам, подростков — так, мелькнула раз-другой сквозь заросли яркая куртка. Сворачивать с дорожки в мокрый парк утренние прохожие не спешили.

Он лежал затаившись, ожидая, когда затихнут в отдалении последние звуки. Подождал еще немного и вылез из куста — грязный, мокрый, дрожащий… Не похожий на давешнего ликующего от удачно проведенной операции ночного оборотня…

Способность думать вернулась, хотя мешал постоянный ломящий гул в ушах, отдающий неприятной болью в виски.

К чертям все планы и алиби… Его уже не интересует покупка обгорелых руин, его вообще не тянет больше в когда-то любимые места, а хочется одного — поскорее выбраться и забыть об этой проклятой ночи. Но выбираться надо самому, чтобы не сменить одну ловушку на другую, капкан — на тюремную камеру.

Домик из темно-красного кирпича он видел как на ладони, до него действительно метров пятьдесят, не больше. Олег легко смог разглядеть никуда не исчезнувшую кучу хлама у стены. Ему даже казалось, что он видит вполне подходящую для рычага арматурину…

А еще, напряженно вглядываясь в домик, он почувствовал странную и неприятную вещь — его тоже разглядывают самым внимательным образом. И даже понял откуда — из окна, из-под полуоторванного ржавого листа, прикрывавшего оконный проем.

Там, в темноте, — ни движения, но чувство давящего взгляда не проходило — равнодушного взгляда, безучастно взирающего на мучительные попытки выдраться из капкана…

Бомж? Обкурившийся наркоша? Ерунда… не та сейчас погода… Бомжатник тут мог быть летом, сейчас эта публика потянулась в тепло… в подвалы, на теплотрассы… Показалось… крыша едет… глюки пошли.

Он плюнул на это ощущение и стал думать о главном — как преодолеть злосчастные пятьдесят метров.

Для начала он нашел отлетевшее лезвие ножа. Оно, по счастью, не зарылось в траву и не улетело в кусты, лежало на виду, тускло поблескивая. Но — далеко, цепь не подпускала, пришлось лечь на живот, вытянувшись во весь рост на земле, и аккуратно подтягивать откидным прикладом ружья.

Затем смастерил рукоять — обмотал нижнюю часть клинка оторванной от рюкзака тряпкой. Получилось ненадежно, но по беде сойдет, лучше чем ничего. До дна окружавшей пробой воронки таким инструментом уже не добраться, но Олег готовил его для другого дела…

Он торопливо срезал ветви, стараясь выбирать потолще, и делил на равные, в ладонь длиной части. Когда набралась приличная кучка, стал запихивать их в капкан, между основанием и подошвой ботинка.

…Обрубки входили все более туго, последние он заколачивал валявшейся без дела рукоятью ножа. Затем осторожно встал и попробовал наступить на захваченную капканом ногу. Ветки слегка промялись, Олег сел на землю и вбил еще несколько палочек.

Теперь он мог ходить — медленно, сильно хромая, увенчанная нелепым сооружением левая нога стала значительно длиннее правой. Но боли не было, он вообще не ощущал ногу ниже колена…

Олег стал примериваться к плахе.

Тащить ее за собой волоком, как он хотел поначалу, оказалось невозможно — тяжеленный чурбак словно прирос к земле. Катить мешал торчащий в сторону сук, да и через один с небольшим оборот цепь окажется полностью смотанной. Остается одно — поднять и нести.

Он обхватил сырые, поросшие мхом бока плахи осторожней, чем плечи любимой женщины, попробовал поднять — и понял, как мало у него осталось сил. Чурбак оторвался от земли — медленно и неохотно, но оторвался. Олег опустил его и опустился сам, руки дрожали, тело тряслось в ознобе.

Тяжел, зараза… но ничего, полсотни метров как-нибудь протащу… потихоньку, полегоньку, с остановками…

Он закашлялся — долго, сухо, надрывно…

Простудился… как пить дать простудился… и темпера — тура наверняка вверх пошла… надо скорей в тепло, пока не схватил пневмонию… Ну ладно, пора… Раз-два, взяли!., взяли и пошли — медленно, осторожно, не спеша…

Взвалить плаху на плечо не позволяла цепь.

Он тащил ее, облапив на уровне живота, осторожно ковыляя — намокшая кора выскальзывала из пальцев. Куда ступать, Олег не видел, чурбак не давал глянуть под ноги.

Окружающие кусты и деревья занимались странным делом — вспыхивали на мгновение кроваво-красным цветом, затем медленно приобретали прежнюю окраску, чтобы при следующем шаге снова вспыхнуть…

Он считал шаги, но после десятого сбился. Решил опустить чурбак и передохнуть, дойдя до елочки, росшей примерно посередине пути.

Не дошел.

…Нога с вцепившимся капканом ухнула вниз, в незамеченную под полегшей травой ямку. Он пошатнулся, не удержал равновесия, упал набок, выпустив из рук плаху. Она рухнула на зажатую в капкане ногу…

Боль вспыхнула сверхновой звездой — окружающий мир мгновенно почернел, обуглился… Все кончилось.

Он тонул, он захлебывался — ледяная вода рвалась в легкие.

Вынырнув из забытья, из темного бездонного провала, Олег скорчился в рвотной судороге, извергая обратно дождевую воду и сгустки слизи подозрительно красного цвета.

По ушам били неприятные и оглушающие звуки — немного спустя, когда рвота перешла в надрывный, рвущий грудь кашель, он понял, что это воронье карканье: нахохлившаяся мокрая ворона сидела недалеко и низко, на тонких, прогибающихся под ее весом ветвях, и ее хриплые крики звучали в ушах близкими взрывами, отдаваясь в мозгу гулко-болезненным эхом.

Вороны чуют падаль, подумал он, с трудом восстанавливая дыхание и не решаясь взглянуть туда, где была придавленная плахой больная нога. Впрочем, там боли он не чувствовал. Но она, боль, никуда не делась, она притаилась под чурбаком, как свернувшаяся в клубок гадюка, и когда Олег, сдвигая плаху, чуть пошевелил ногой — тут же запустила в нее ядовитые зубы. Но застонал он не от того, что почувствовал, а от того, что увидел, своротив плаху на сторону.

От вида согнутой под неестественным углом голени.

Нога была сломана.

Деточкин наклонился над чемоданчиком из лакированной фанеры, весьма напоминавшим те, с какими ходят по квартирам слесари-сантехники, разве чуть поновее…

— Сейчас… сейчас все сделаю… контакт барахлит… всю ночь паял… сами ведь говорили: быстрей, быстрей… Так ведь? Сейчас…

Он закончил копаться в нутре своего детища, закрыл крышку и подключил к разъему тянущийся откуда-то издалека кабель. Пятеро зрителей этой сцены стояли рядом молча, не комментируя и ни словом не попрекая за задержку.

Моросящий дождь притих, но порывы ветра срывали капли воды с деревьев, растущих во внутреннем дворике Вивария, и в одинаковых синтетических плащах с поднятыми капюшонами пятерка казалась вынырнувшей откуда-то из глубины веков — не то капитул мрачного древнего ордена, не то судьи-инквизиторы, собравшиеся на сожжение очередной ведьмы…