Я, снайпер - Стивен Хантер

Захлестнутый обжигающей яростью, Боб ощутил желание разбить рамку с фото вдребезги, но что это докажет? И действительно, что? Повесив фотографию на место, Боб продолжил свою неблагодарную работу, снимок за снимком, по-прежнему ничего не находя.

«Что я упускаю? Что здесь есть такое, чего я не вижу? Конечно, я просто слишком туп, я ведь деревенщина из Арканзаса, обычный морпех, а эти люди гораздо умнее, гораздо хитрее, гораздо проницательнее». Они знали, что к чему, в то время как он, Боб Ли, сын Эрла, был лишь неотесанным солдатом, его чуть не убили, и сам он записал на свой счет слишком много убийств. Они понимали, что к чему. Они были выше всего этого. Утонченные, чувствительные — винный погреб просто потряс Боба; несомненно, Джек знал толк в винах, в то время как кухня, владение Митци, была самым сложным помещением во всем доме, до сих пор полная жизни от ужинов, приготовленных для многочисленных друзей, от радостных вечеров в кругу товарищей, здесь, в старом замке в Гайд-Парке. Судя по фотографиям, друзей было с лихвой; Джек во главе, вокруг молодые красивые ребята, множество пылких интеллектуалов с копнами волос, в круглых очках, у всех женщин волосы прямые, неокрашенные, все в обтягивающих джинсах, все так счастливы, черт побери.

Все это скорее напоминало европейскую монархию, не имеющую никакого отношения…

Европа.

Да, в этом что-то есть. Определенно, Стронг и Митци не чувствовали себя американцами. Во всем доме нет ничего, строго говоря, американского. Ни пейзажей, ни американских мотивов вроде ферм, гор и равнин; о флаге и говорить нечего. Напротив, вокруг одни европейские интонации и фактура. От еды до книг, от белых стен и скользких полированных полов до пестрых гобеленов в африканских или кубинских тонах — все здесь принадлежало особняку в Париже.

Что это означает? Не с философской, а с практической точки зрения. Стронги редко мылись в душе? У них были связи на стороне, у Джека имелась любовница? Они пили черный кофе? И вино за ужином? Не резали хлеб? Гм, помимо всего прочего, они перечеркивали букву «Z» и цифру «7», Боб сразу обратил внимание на эту мелочь, которая ровным счетом ничего не значила.

Однако на самом деле она кое-что значила: Джек и Митци были европейцами.

Боб попытался представить, в чем еще это могло выражаться.

Почему-то его мысли вернулись к компьютеру, к тому, как он перебирал примечательные даты в блистательной истории Стронга и Рейли, пытаясь найти пароль для входа в систему. Американцы пишут даты так: «месяц/число/год», и 25 марта 1946 года будет у них 03/25/46. Однако у европейцев сначала число, затем месяц и год, и разделяются цифры точками, поэтому 25 марта 1946 года будет у них 25.03.46.

Первым делом Боб зашторил окна, чтобы мертвенный отсвет монитора не просачивался в ночную тьму, затем включил компьютер и подождал, пока тот лениво оживает, загадочно попискивая.

На экране появилось мигающее требование ввести пароль. Боб был настоящим экспертом; он прочитал книгу «Романтики-радикалы: правдивая история Джека Стронга и Митци Рейли», написанную О. З. Харрисом.

Он помнил, когда они поженились.

Он помнил дату ограбления банка в Бостоне.

Он помнил день, когда с них сняли все обвинения.

Он помнил, когда был взрыв в Пентагоне.

Он помнил, когда во время процесса над членом организации «Черные пантеры»[35]они взорвали дом судьи в Коннектикуте.

Он помнил тот день, когда в особняке в Гринвич-Виллидж случайно взорвалась бомба, убившая ту, которая ее сотворила, и выбросившая Джека и Митци на улицу.

Нет, ничего.

Тогда Боб попробовал дату падения Сайгона. Этот день он не забудет никогда: у него случился трехдневный запой и он пришел в себя в тюрьме Алабамы, его агентству недвижимости настал конец, а первая жена подала в полицию заявление о пропаже мужа.

Боб ввел дату, как это принято в Европе: 25.04.75.

И проник в тайный мир Джека Стронга и Митци Рейли.

Они встретились в филиппинском ресторане «Солей», пользующемся известностью среди новых обитателей реконструированного Юго-Восточного сектора. Это было кричащее заведение в псевдокрестьянском стиле, заполненное молодыми сотрудниками государственных учреждений и журналистами, считающими себя модными. Дэвида Банджакса, судя по всему, здесь хорошо знали: он заказал столик у окна и Ника с Филом Прайсом проводили к этому великому человеку.

Банджакс, мужчина лет тридцати пяти, с бородкой и на удивление короткими волосами, в костюме без галстука и с очками на носу, встал и протянул руку. Прайс представил своего спутника. Все сели, и Ник с удовлетворением отметил, что Банджакс не стал ни о чем рассуждать, не изложил свой взгляд на игру «Вашингтон кэпитолс», на нового президента, на войну в Афганистане или какую-либо другую текущую проблему. Он сразу перешел к делу.

— Итак, агент Мемфис, насколько я наслышан, вы настоящий герой. Кажется, год назад в Теннесси у вас была перестрелка с плохими ребятами. Вы из-за этого хромаете?

— Да, я хромаю именно из-за этого, мистер Банджакс. Но на самом деле никакой я не герой. Вместе со мной был один очень опытный сотрудник, который и принял на себя всю тяжесть ситуации. Единственный мой вклад заключался в том, что я остановил собой пулю, которая могла его поразить, а также всадил две пули в правое заднее крыло стоявшей рядом машины, после чего Бюро пришлось выложить больше семи тысяч на ее ремонт. Но кажется, сейчас мы предъявили встречный иск. С Бюро лучше не ссориться.

— Ник известен своей скромностью, — вставил Фил, демонстрируя минимальные способности к своей работе. — Он возглавлял группу, предотвратившую разбойное нападение, целью которого были восемь миллионов долларов наличными, и отправил семь человек за решетку до конца их дней.

— Ого! — отозвался Банджакс. — Неудивительно, что все, с кем я разговаривал, такого высокого мнения о вас.

— Эти ребята Грамли очень упорные и живучие. Уверен, что к следующему Новому году они уже сбегут и будут пить пиво и развлекаться с девочками, — сказал Ник. — Этих Грамли долго в неволе не удержишь.

Банджакс рассмеялся, как будто понимал юмор ФБР или знал, кто такие Грамли.

— Ник у нас большой шутник, — пояснил Фил. — У него в Бюро много поклонников. Его ценят за честность и преданность профессии, но любят за чувство юмора.

— Надеюсь, у вас там не балаган, — заметил Банджакс.

— Ну, мы стараемся жить дружно, — ответил Ник. — У нас уже несколько лет не было хорошего мордобоя. Но я не согласен, что меня прямо уж все любят. Фил немного приукрашивает, в чем и заключается его работа. Меня любят и меня ненавидят, я стараюсь выкладываться по полной, хотелось бы быть немного поумнее, но я рад тому, что не тупее, чем есть. Ну а теперь, мистер Банджакс, ближе к делу. Я в курсе, зачем мы здесь собрались. Сделайте одолжение, давайте сразу перейдем к неприятной части. Насколько я понимаю, было упомянуто название Талса.