Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея - Кай Берд

Джин Тэтлок придавала важность не партии с ее идеологией, а конкретному делу. «Она рассказывала мне о своем периодическом членстве в Коммунистической партии, — свидетельствовал позже Оппенгеймер. — Она то вступала, то снова уходила, так и не найдя того, что искала. Я не считаю, что ее по-настоящему интересовала политика. Ее чувства отличала глубокая религиозность. Она любила эту страну, этот народ и эту жизнь». Осенью 1936 года конкретным делом, больше всего увлекшим ее, было бедственное положение республиканской Испании.

Страстная натура Тэтлок побудила Оппенгеймера перейти от теории к практическим действиям. Однажды он пожаловался, что, будучи заведомым «аутсайдером», вынужден смириться со своим местом на обочине политической борьбы. «Ой, какого черта, — возмутилась Джин, — не надо ни с чем смиряться». Вскоре они начали устраивать мероприятия по сбору средств для различных групп помощи Испании. Зимой 1937–1938 года Джин представила Роберта доктору Томасу Аддису, председателю Комитета помощи испанским беженцам. Являясь заслуженным профессором медицины Стэнфордского университета, доктор Аддис увлек Тэтлок идеей обучения на медицинском факультете Стэнфорда, одновременно играя роль и друга, и наставника. Он также оказался знаком с Хоконом Шевалье, Лайнусом Полингом (коллегой Оппи по Калтеху), Луизой Бранстен и многими другими в окружении Оппи в Беркли. Аддис быстро стал «добрым другом» и для самого Оппенгеймера.

Шотландец Том Аддис был человеком невероятно высокой культуры. Родившись в 1881 году в Эдинбурге, он вырос в строгой кальвинистской семье. (Уже став молодым врачом, он все еще носил с собой карманную Библию.) Диплом медика Эдинбургского университета Аддис получил в 1905 году, аспирантуру проходил в Берлине и Гейдельберге как стипендиат Фонда Карнеги. Аддис первым среди исследователей-медиков доказал, что гемофилию можно лечить с помощью плазмы здоровых людей. В 1911 году он возглавил клиническую лабораторию факультета медицины Стэнфордского университета в Сан-Франциско. В Стэнфорде началась его продолжительная карьера выдающегося ученого-медика и пионера в области лечения болезней почек. Он написал две книги о нефрите и выпустил более 130 научных работ, став ведущим экспертом Америки по этому заболеванию. В 1944 году он был принят в престижную Национальную академию наук.

Растущая слава ученого-медика не мешала Аддису постоянно заниматься политической деятельностью. Когда в Европе в 1914 году разразилась война, он в нарушение закона США о нейтралитете организовал сбор средств на военные нужды Великобритании. В 1915-м ему было предъявлено обвинение, однако в 1917 году президент Вудро Вильсон официально его помиловал. Через год Аддис принял гражданство США. Хотя он происходил из богатой семьи — его дядя сэр Чарлз Аддис был директором Банка Англии, ученый питал ярко выраженное отвращение к стяжательству. В Калифорнии он стал хорошо известным поборником прав негров, евреев и членов профсоюза, подписывался под многочисленными петициями и поддерживал своим авторитетом десятки независимых гражданских инициатив. Он состоял в дружбе с радикальным вождем профсоюза портовых рабочих Гарри Бриджесом.

В 1935 году Аддис посетил научную конференцию Международного конгресса физиологов в Ленинграде и вернулся из поездки в Советский Союз с восторженными отзывами о прогрессе социалистического государства в области общественного здравоохранения. Особое впечатление у него вызвал тот факт, что советские врачи уже в 1933 году проводили эксперименты с пересадкой трупных почек. Он начал горячо выступать за введение федеральной системы страхования здоровья, что побудило Американскую медицинскую ассоциацию исключить его из своих рядов. Стэнфордские коллеги рассматривали его восхищение советской системой как «акт слепой веры» и простительную для ученого его ранга слабость. Полинг считал его «великим человеком редкой породы — сочетанием ученого и клинициста в одном лице…». Другие открыто называли его гением. «Он был лишен внутренней потребности осторожничать и выглядеть здравым и рациональным, — вспоминал его коллега доктор Хорас Грей. — Он был первопроходцем, либеральным вольнодумцем, нонконформистом без примеси бунтарства».

В конце 1930-х годов ФБР в своем отчете назвало Аддиса одним из главных рекрутеров беловоротничковых специалистов для Коммунистической партии. Да и сам Оппенгеймер думал, что Аддис либо коммунист, либо «близок к тому». «Несправедливость или притеснения — будь то на соседней улице, в городе, в Южной Африке, в Европе, на острове Ява или в любом другом месте, населенном людьми, — Том Аддис воспринимал как личное оскорбление, — писал коллега-медик из Стэнфорда. — Его фамилия в силу своего положения в самой верхней части алфавита всегда бросалась в глаза в списках спонсоров множества организаций, ведущих борьбу за демократию и против фашизма».

Аддис около двенадцати лет периодически возглавлял Объединенный американский комитет помощи Испании в роли председателя и вице-председателя и занимал эту должность в то время, когда впервые попросил Оппенгеймера о финансовых пожертвованиях. В 1940 году Аддис заявил, что комитет «послужил орудием» спасения многих тысяч беженцев, в том числе многих европейских евреев, из концлагерей во Франции. И без того симпатизирующий испанским республиканцам, Оппенгеймер был очарован и глубоко тронут благородным сплавом практической самоотдачи и интеллектуальной стойкости в характере Аддиса. Как и он сам, доктор Аддис был интеллигентом, человеком широких интересов, чьи познания в области поэзии, музыки, экономики и науки «отражались на его работе… все это было нераздельно связано».

Однажды Аддис позвонил Оппенгеймеру и пригласил его в свою стэнфордскую лабораторию. Они встретились без посторонних, и Аддис сказал: «Вы даете деньги [на дело испанской республики] через организации помощи. Если хотите, чтобы от них была польза, передавайте их через коммунистов… тогда они точно дойдут». После этого Оппенгеймер стал регулярно лично передавать наличные средства доктору Аддису — обычно в лаборатории медика или у него дома. «Он объяснил, — говорил Оппенгеймер, — что эти деньги… будут потрачены непосредственно на борьбу». Однако через некоторое время Аддис предложил, что взносы лучше передавать через Айзека Фолкофа, члена Коммунистической партии из Сан-Франциско с большим стажем. Оппенгеймер давал деньги наличными, полагая, что жертвование средств на военное снаряжение вместо медицинской помощи могут расценить как незаконный акт. Его ежегодные взносы в фонд помощи Испании через Коммунистическую партию достигали тысячи долларов в год — внушительной суммы для 30-х годов прошлого века. После победы фашистов в 1939 году Аддис и вслед за ним Фолкоф собирали деньги на другие нужды, например поддержку усилий партии по сплочению сезонных сельхозрабочих Калифорнии. Судя по всему, последний взнос Оппенгеймер сделал в апреле 1942 года.

Фолкоф, бывший работник швейной промышленности, стоял на пороге восьмидесятилетия и страдал параличом руки. На момент встречи с Оппенгеймером он возглавлял финансовый комитет партии в Области залива Сан-Франциско. «Он был уважаемым старым леваком, — вспоминал Стив Нельсон, политкомиссар бригады имени Авраама Линкольна, ставший