Звезды над Занзибаром - Николь Фосселер

— Надолго? — Салима почти задохнулась. Голос Генриха, казалось, звучал озабоченно.

— Еще не знаю. На несколько недель, возможно, немного дольше.

В какой-то момент отчаянья Салима содрогнулась от ужаса при мысли, что стала жертвой обманщика. А не отсылает ли он ее прочь, навстречу неопределенной судьбе, чтобы завладеть ее немалым богатством? Но еще ужасней была пришедшая ей на смену уверенность: Генрих ничего от этого не выиграет. Если он останется здесь, наоборот, он может потерять все!

Казалось, он угадал ее мысли — как бы для утешения и придания бодрости он крепко обнял ее.

— Мне они ничего не сделают. Не посмеют, ни один из них… — Он старался успокоить ее, но в его словах не было убежденности. — Мне просто необходимо остаться! Прежде всего потому, что у меня есть обязательства перед моей фирмой «Ханзинг и К°». По меньшей мере, я должен им хотя бы это, поскольку некоторым образом подпортил ее репутацию. — Горечь последних слов перешла в открытую нежность. — И я останусь здесь с высоко поднятой головой, чтобы показать всему миру: я не стыжусь нашей любви и трусливо искать убежища где-то далеко я не намерен.

В Салиме боролись благоразумие и протест. Наконец она выдавила:

— Без тебя я не хочу уезжать.

— Тебе следует уехать, Салме, — настойчиво повторил Генрих. — Я знаю, при сложившихся обстоятельствах это очень тяжело. Но все же попытайся довериться мне.

Медленно кивнув, как будто хотела внушить себе это доверие к Генриху и к судьбе, она снова взяла в руки перо и подписала бумаги. Все до единой. Но едва успела поставить последний росчерк, как снова схватилась за чистый лист. Поспешно написав что-то на нем, она протянула все Генриху.

— Ты подпишешь — прошу тебя, подпиши! — документы, чтобы они все получили свободу?

Генрих пробежал глазами написанное. Насколько он мог понять из арабской вязи, речь шла об именах, которые ему были знакомы по визитам сюда. По количеству он мог судить, что приведен полный список рабов этого дома. Он озадаченно посмотрел на нее. То, что все рабы на ее плантациях получали свободу, будучи переданными ему, немцу, не имевшему права на владение рабами, Салима, казалось, поняла и смирилась с этим. Но сейчас она открыла собственные мысли и дарила своим людям такую же свободу, которой хотела для себя.

— И даже если меня за это еще больше невзлюбят в городе, это не имеет ровно никакого значения, — хрипло шепнула она.

— Завтра я все оформлю и занесу бумаги тебе на подпись, — пообещал он, целуя ее в щеку, и поднялся.

— Генрих…

Стоя уже в дверях, он повернулся к ней.

— …итак, послезавтра?

Он кивнул:

— Послезавтра ночью.

У Салимы внутри все мучительно сжалось. Непроизвольным движением она положила руку на слегка округлившийся живот, как бы защищая свое дитя от этого внутреннего бунта. Послезавтра. По христианскому календарю это будет 9 августа 1866 года.

— Я заберу тебя около десяти часов вечера и отвезу в Бубубу.

Йон Витт шел по ночным улочкам города. Он торопился. Ливень с шумом обрушивался на него, барабанил по его надвинутой на лицо шляпе, насквозь промочил его костюм. При каждом шаге мутная вода от его каблуков летела ему на щиколотки, и он тихо чертыхался.

— Откройте! — Его кулак застучал по крепкой входной двери. — Откройте! Это срочно!

Дверной створ осторожно отодвинули — это был слуга. Испуганно посмотрев в окошко, он распахнул дверь и низко поклонился. Тяжело дыша, Йон Витт перешагнул через порог, стащил с головы шляпу и стряхнул ее. Капли густым веером оросили пол вокруг него.

— Добрый вечер, господин Витт. — Из соседней комнаты вышел Генрих Рюте. Его лицо выразило крайнее удивление, но тут же стало озабоченным. — Что случилось?

— Ваш грандиозный план только что грандиозно провалился! — прорычал Витт, не утруждая себя формальными приветствиями, а его свободная рука махнула в направлении торгового дома «О’Свальд и К°». — И получаса не прошло, как два человека султана нежданно-негаданно ввалились в мою контору и на быстром суахили, при помощи рук и ног поклялись, что ваша Биби Салме не имеет права подниматься на борт нашего судна. Хотя султан и велел охранять ее дом, я должен при всех обстоятельствах позаботиться о том, чтобы наш парусник вышел в море без вашей уважаемой невесты.

— Тогда мы должны… — начал было Генрих, но Йон Витт грубо его оборвал.

— Мы ничего не должны! Прежде всего — я не должен! — Он замолчал, пожевал губами. Потом спросил: — Вы уже весь багаж доставили на борт? — спросил таким тоном, словно его озарила идея.

— Осталось только несколько ящиков.

Йон Витт ненадолго задумался.

— Хорошо. Тогда я сообщу капитану, чтобы он встал на якорь на севере, перед Кокотони. Если хотите, вы можете переправить на корабль что-то еще… Все — кроме вашей… вашей невесты …

— Господин Витт, я…

— Нет, и еще раз нет! — Он резко взмахнул рукой. — Багаж — сколько угодно, Рюте, зафрахтованный груз, и это пожалуйста, но никаких людей! Я вас предупреждал, что наше соглашение будет расторгнуто, если султан пронюхает о нем, и вот сейчас мы его расторгаем. Я и без того рискую своей фирмой ради вашего груза — больше я ничего не могу для вас сделать. Ищите кого-нибудь еще, кто будет таскать для вас каштаны из огня. Желаю счастья!

Салима спряталась в углу и дала волю слезам. Она была так близка к свободе! Но даже не попробовала ее, свобода от нее ускользнула. А что было еще хуже — перед входом днем и ночью дежурили солдаты, не выпуская ее и не впуская к ней Генриха. Безнадежность нависла над домом, как птица, раскинувшая черные крылья, и оттого было еще безотраднее в пустых комнатах, без мебели и убранства, без слуг, которые покинули дом, получив вольную и немного денег. С ней остались лишь две прислужницы — и Хадуджи, которая сейчас присела подле сестры на корточках и обняла ее.

— Ш-ш-ш-ш, не плачь, — шептала она в ухо Салиме. — Все будет хорошо.

— Но я не представляю как! — всхлипнула Салима. — Я в ловушке. Без Генриха. Без всякой возможности выйти отсюда. Когда-нибудь Меджид потеряет терпение и вынудит меня отправиться в паломничество…

Хадуджи утешала ее, покачивая в объятиях, как маленькую.

— Но пока Меджид верит, что я ему верна. Он и не подозревает, что я помогаю вам бежать. В этом наше большое преимущество.

— Но кто-то все-таки узнал о наших планах и выдал их, — просопела Салима и вытерла щеки. Вдруг в ней молнией мелькнуло подозрение. Она выпрямилась и хотела высвободиться из рук Хадуджи, но та обняла ее крепче.

— Я не могу обижаться на тебя, Салима, — и Хадуджи подбородком нежно потерлась о плечо Салимы. — Безусловно, ты сомневаешься, не веду ли я двойную игру. То, что я еще с тобой и так просто не отдам тебя Меджиду, должно убедить тебя, что я целиком на твоей стороне.