Рене по прозвищу Резвый - Елена Кондаурова

Остальная же команда, зарядив все пистолеты, которые были на борту, вовсю храпела в трюме в обнимку с абордажными саблями.

На верхней палубе остались только вахтенные, выполнявшие свою обычную работу, но они тоже заразились нервозностью капитана и то и дело поглядывали по сторонам.

Тяжело груженный корабль еле тащился, несмотря на попутный ветер, что заставляло Рене нервно сжимать губы. Скорей бы уж добраться до Хайрока, повторял он раз за разом, господи боже мой, скорей!

Похоже, бог был на их стороне, потому что никакой погони за «Афиной» этой ночью так и не было. Едва только небо на востоке начало светлеть, на горизонте, как и обещал ван Хольт, показался Хайрок.

В лучах восходящего солнца он был красив, как райский сад, и Рене чуть не влюбился в него, как в симпатичную девчонку. Широко улыбаясь, он наблюдал, как приближается остров, и в какой-то момент понял, что церковь, которую он задумал построить в память Сиплого, он поставит именно здесь. И как можно скорее.

Восприняв эту неожиданную решимость как указующий перст божий, Рене захватил из своей каюты золото, отложенное на церковь, дождался, когда закончится выгрузка, и сбежал на пристань. Там он расспросил местных, где находится католическая церковь, и направился прямиком туда.

Поскольку Хайрок был английской колонией, католиков здесь было немного, и Рене пришлось уйти довольно далеко от порта, чтобы ее найти. Наконец из-за поворота показалась колокольня, и перед Рене выросла небольшая церквушка. Со смешанным чувством он шагнул внутрь и сел на одну из скамеек. Несмотря на то что эта церковь находилась на другом конце света, все здесь было так же, как и в тех храмах, что ему довелось посещать во Франции. Запахи, звуки, мерный речитатив священников и прекрасные голоса певчих.

На Рене нахлынули воспоминания. Не желая того, он так погрузился в свое семинарское прошлое, что почти не заметил, как пролетело время. Очнулся он тогда, когда народ начал расходиться. Проводив взглядом последнего прихожанина, Рене встал и подошел к одному из святых отцов. Тот был среднего роста, не первой молодости, и сутане было тесно на его широких плечах, но его лицо показалось Рене наиболее… своим, что ли.

— Благословите, святой отец, — по привычке поклонился он.

Священник осенил его крестным знамением, доброжелательно щурясь на незнакомого посетителя.

— Благослови тебя господь, сын мой!

— Святой отец, — начал Рене.

— Отец Онорий, — мягко перебил его священник.

— Отец Онорий, — повторил Рене, — у меня к вам дело.

— Какое же, сын мой?

Рене на секунду замялся, не зная, как лучше выразить свою мысль.

— Понимаете, отец Онорий, недавно я потерял друга. В бою. Очень близкого друга.

При воспоминании о Сиплом у Рене неожиданно защипало в носу и выступили слезы. Наверное, обстановка подействовала. Он замолчал, пытаясь проглотить вставший в горле ком.

— Понимаю, сын мой, — решил ему помочь священник. — Вы хотите, чтобы мы отслужили заупокойную?

— Нет. — До боли сцепив зубы, Рене помотал головой. Вот черт, не хватало еще разрыдаться тут, как чувствительная барышня. — Я хочу пожертвовать вам денег, чтобы вы построили церковь. Церковь Святого Жана. Чтобы все молились там за него. Он был грешник, отец Онорий, но он был хороший человек! Я хочу, чтобы за него молились!

— Сын мой, это очень хорошее желание, но, боюсь, это невозможно. Вряд ли епископ разрешит строить на Хайроке еще одну церковь, — явно сожалея, что приходится это говорить, покачал головой священник. — Здесь не так много прихожан-католиков, да вы и сами, должно быть, это заметили. Может быть, вы выберете для своей церкви какой-нибудь другой остров?

— Нет, ни за что, — упрямо выпятил подбородок Рене. — Я в первый раз на Хайроке, и когда я увидел его сегодня утром, меня как будто что-то в сердце толкнуло. Церковь для Сиплого должна быть именно здесь, отец Онорий, я это точно знаю!

— Для Сиплого? — с непонятным выражением переспросил священник.

— Да, для Сиплого, — с вызовом повторил имя друга Рене. — Он был пиратом. И мне кажется, что зря вы беспокоитесь насчет паствы. Неужели вы думаете, что наши братья откажутся зайти и помолиться за душу такого же пирата, как и они, а заодно и за свою собственную? Знаете, нам там не очень важно, кто к какой церкви принадлежит.

— Знаю, сын мой, — кротко ответил отец Онорий, и Рене с удивлением увидел, как губы священника мелко затряслись.

— Что с вами, святой отец? — удивленно спросил он.

Отец Онорий, пошатываясь, прошел к передней скамье и устало опустился на нее.

— Сын мой, сам бог послал тебя ко мне. — Священник протянул крупную мозолистую ладонь и потянул Рене за камзол, усаживая его рядом с собой. — Так, значит, Сиплый умер? Расскажи мне, как это произошло?

— Его убили при абордаже, — коротко ответил Рене, не понимая, что означает такое проявление чувств. Его знакомые священники никогда не стали бы оплакивать какого-то пирата. Он что, был знаком с Сиплым?

— Он был моим близким другом, сын мой, — с трудом сдерживая слезы, объяснил священник. — Целых десять лет мы были ближе, чем братья. Сначала вместе ходили матросами на французском корабле, потом попали в плен к испанцам, которые привезли нас сюда, потом бежали, подались в пираты, ходили то с одним капитаном, то с другим… А потом я ушел. Устал, понимаешь ли, просто устал. Там все время надо было убивать. Все время вокруг кровь, смерть… Я просто больше не мог. Мне начали сниться лица тех, кто погиб от моей руки. Я не выдержал и ушел. А Сиплый остался. Он пытался меня отговорить, но я…

— Так это вы были его матлотом? — осенило Рене, вспомнившего, как странно Сиплый реагировал на вопросы о том, куда подевался его прежний сосед по койке.

— Да, — кивнул отец Онорий. — Еще во Франции я окончил семинарию, но сан так и не принял. Хотелось приключений, и только здесь… Кто бы мог подумать, правда?

— Правда, — согласился Рене, с трудом сдерживая нервный смешок. Эх, и повезло же Сиплому на матлотов-семинаристов.

Они немного посидели молча, думая каждый о своем, а потом отец Онорий повернулся к Рене и сказал:

— Давай свои деньги, сын мой! Я поговорю с епископом, и не будь я Пьер Мерсье, если новая церковь через три месяца не начнет принимать прихожан!

Рене без колебаний отцепил от пояса кошель и протянул священнику.

— Здесь четыре тысячи, отец Онорий, — сказал он, горько сожалея, что не взял с собой больше. — Надеюсь, чтобы начать, вам хватит, а я немного погодя привезу еще. Не будь я Рене Резвый!

— Ничего, мы же с тобой не собираемся воздвигать собор, — нервно усмехнулся отец Онорий. — На небольшую церквушку хватит и этого, а если еще деньжат добудешь, то мы лучше украсим ее как следует. Идет?

— Идет! — улыбнулся Рене.