Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

— Славься, Гай Цезарь! — носился над Форумом нестройный крик.

Калигула горделиво улыбался и протягивал народу правую руку, украшенную перстнем с орлом. Плебеи норовили проскочить между преторианцами и коснуться ладонью или губами кончиков пальцев обожаемого императора. Ведь это был их Гай, сын великого Германика! Он явился на смену гнусному Тиберию, которого справедливо называли «грязь, замешанная на крови». Все знали, что Гай Цезарь уничтожил Макрона и юного Тиберия Гемелла. Но с ростральной трибуны ликторы прокричали, что Гемелл и Макрон — предатели. Слава Гаю, вовремя раскусившему их козни и воздавшему им по заслугам!

— Да будет долгим и славным твоё правление! — неистово кричал плебс.

Гай бросал в толпу медные ассы и серебрянные сестерции. Плебеи, толкаясь, выискивали их среди пыли, грязи и тысячи чужих сандалий. Найдя монету, многие подносили её к губам и преданно целовали. О, как любили римляне Гая Юлия Цезаря Германика, прозванного Калигулой! Любили за щедрость, с которой тот разбрасывал деньги. За невиданную пышность театральных зрелищ и гладиаторских боев. За нескрываемую ненависть, которую Гай Цезарь питал к сенаторам, противникам плебеев.

Калигула прикрылся ладонью от солнца. Поискал взглядом консулов и обнаружил их на ростральной трибуне. Преторианцы растолкали толпу. Нахмурив брови, император быстро поднялся по деревянным ступеням.

— Славься, цезарь! — консулы приветствовали его кратко, почти по-солдатски.

Калигула угрюмо осмотрел их лица. Ноний Аспренат носил тунику с рукавами, украшенными бахромой. Полное лицо выражало ленивую пресыщенность. Марк Аквила отличался военной выправкой. Правую щеку римского всадника украшал широкий буро-лиловый шрам.

Заложив руки за спину, Калигула прошёлся по трибуне. Зеленые, глубоко посаженные глаза время от времени язвительно поглядывали на консулов. Марк Аквила и Ноний Аспренат похолодели, предчувствуя грозу. Император явно выказывал недовольство. Аспренат испуганно оглянулся, отыскивая причину, вызвавшую гнев Гая Цезаря. Может, венки недостаточно красивы или розы увяли. «Тёмное пятно появилось на лице Минервы, взятой с корабля Антония!» — решил он. Льстиво улыбнувшись, Аспренат попятился к баллюстраде, перегнулся через неё и вытер загрязнённую богиню краем белой тоги.

— Вернись сюда! Куда удираешь? — грубо прикрикнул Калигула на консула.

— Гай Цезарь! — униженно засуетился Аспренат. — Я забочусь о том, чтобы праздник получился великолепен!

— Какой праздник?! — угрожающе прищурившись, спросил Калигула.

Консулы удивлённо переглянулись. «Неужели Гай Цезарь позабыл о сегодняшнем празднике? — подумал статный, высокий Аквила. — Говорят, после перенесённой болезни с ним такое случается».

— Гай Цезарь! — откашлявшись, пояснил он. — Сегодня мы отмечает годовщину победы твоего славного прадеда Августа над флотом Антония.

Калигула приподнял верхнюю губу, изображая злую, презрительную ухмылку:

— Вы празднуете поражение моего прадеда Марка Антония?! — возмущённо выкрикнул он.

Консулы испуганно замолчали. История порою выкидывает такие шутки. Внучка Августа, Агриппина, вышла замуж за Германика, который приходился внуком Марку Антонию. Их младший сын, правнук обоих заклятых врагов, нынче стал императором. Что это: улыбка истории или её злобная гримаса?

— Празднование битвы при Акциуме — многолетняя традиция! — избегая пристального взгляд императора, проговорил Марк Аквила. Шрам на щеке побагровел, налился кровью.

— Я отменяю праздник, — с деланной небрежностью ответил Калигула.

Ноний Аспренат удивлённо опешил, но тут же опомнился:

— Твоя воля — священна! — подобострастно согласился он.

Марк Аквила промолчал. Калигула нахмурил брови, стараясь выглядеть злым и недовольным. Но в глубине зелёных глаз мелькал озорной огонёк. Император затеял с консулами игру в кости. Сейчас он сделает победный бросок и сорвёт хороший куш.

— Вы оба! Если хотите сохранить консульскую должность — к завтрашнему вечеру принесёте мне по двести тысяч сестерциев! И отмените праздник, не угодный мне! — Калигула отвернулся, показывая консулам, что вопрос исчерпан.

Марк Аквила растерянно развёл руками:

— Гай Цезарь! Плебеи взбунтуются, если лишить их обещанного угощения и зрелища!

Калигула легкомысленно пожал плечами:

— Тогда посвятите праздник Марку Антонию! Плебеям все равно, кого славить. Им бы лишь повеселиться и напиться до отвала за чужой счёт!

Гай вернулся во дворец, подпрыгивая и лихорадочно потирая руки. Четыреста тысяч сестерциев завтра окажутся в его сундуках! «Жаль, что не Марк Антоний победил в битве при Акциуме! — думал он. — Мой прадед правил бы Римской империей из роскошной Александрии. Египет, где женщины вычурно сладострастны… Египет, где едят на золоте, спят на золоте и одеваются в золотые одежды… Египет, где брату позволено жениться на сестре…»

Он вбежал в опочивальню Друзиллы. Рабыни почтительно расступились перед императором. Гай выгнал их прочь, делая страшное лицо. Ему хотелось остаться наедине с милой Друзиллой. Возлюбленной сестры не оказалось дома. Голубое покрывало, брошенное на ложе, пахло её волосами. Калигула прижал холодный шёлк к распалённому лицу. Заслышав мягкие кошачьи шаги за спиной, он вздрогнул и обернулся.

— Славься, цезарь! — томным, вкрадчивым голосом его приветствовала Цезония.

— Ты кто такая? — высокомерно спросил Калигула. Покрывало Друзиллы выпало из его руки и тихо опустилось на мозаичный пол.

— Цезония, подруга Друзиллы, — ответила матрона.

Император пренебрежительно осмотрел узкое длинное лицо. Не уродина, но и не красавица! Мимо такой сотню раз пройдёшь мимо и не заметишь. Но если в память врежутся странные черты узкого лица, то уже не забудешь.

— Где Друзилла? — нетерпеливо спросил Гай. Боль становилась раздражительной.

— Отправилась в гости к сестре, Юлии Ливилле, — пояснила Цезония.

Калигула со стоном повалился на ложе. Он почувствовал себя опустошённым и разочарованным.

— Что с тобой, цезарь?! — испуганно засуетилась около него Цезония. — Тебе плохо? Позвать лекаря?

Она рванулась к выходу, намереваясь кликнуть преторианца. Калигула схватил Цезонию за край туники. Остановившись на полпути, она удивлённо обернулась к императору.

— Не уходи… Друзилла!.. — слабо попросил он.

«Гай Цезарь принимает меня за Друзиллу!» — растерянно подумала Цезония.

Не открывая глаз, Калигула притянул к себе податливую женщину. Она не противилась. Прилегла на ложе рядом с императором, положила ему на лоб узкие, пахнущие розами ладони. Точно так сделала бы Друзилла. Гай, утомлённый ноющей болью, не заметил подмены.

Цезония положила голову на плечо императору. Из-под опущенных ресниц всмотрелась в лицо, знакомое ей по серебрянным и золотым монетам. Калигула вызывал у неё раздвоенное чувство. Принцепс и император! Могущественнейший человек в Риме! Он лежит рядом с нею, слабый и беззащитный! Но даже такой он сильнее всех! Судьбы мира в его руках, худых и мускулистых, опутанных серо-голубыми жилками. Восемь веков, прошедших со дня основания Рима, заключены в Калигуле. Он — символ народа, призванного управлять другими землями. Слабость, болезненная бледность, пот на пористой коже умиляли Цезонию. Морща узкий лоб, она мучительно размышляла.