Вор крупного калибра - Валерий Георгиевич Шарапов

дачкам зачем елозите, раз так? Мародеры.

– Ага, как же, мы мародеры, – огрызнулся Яшка. – Ты бы лучше сам глянул, чего там только нет. Толкучий рынок, сплошной ломбард, а в матрасах-подушках еще и золотишко попадается…

– Ага. И что, много намыли золотишка-то? – съехидничал Колька.

– А вот представь себе… ну пока нет. А нет, так намоем.

– Ну-ну. А этот Минхерц у вас как Череп, так, что ли? Для него стараетесь?

– Ты, Колька, знаешь, тоже полегче, – подал голос Пельмень. – Ты-то давно весь такой правильный?

– Ну и?

– Ну вот тебе и ну. Мамка жива, батя жив, крыша над головой. А нам-то жить как-то надо. Приходится подбирать, что с возу упало.

Колька не нашелся, что ответить, лишь сердито допил чай – к слову сказать, крепкий, вкусный, настоящий. И, подумав, протянул кружку. Андрюха, посопев в две дырочки, снова налил.

– Не подфартило нам тогда, на дачах-то. Только пристроились, согрелись – глядь, чешет какой-то, видимо, хозяин приехал. С пушкой. Ну, мы и рванули через окно в лес. Плутали долго.

– Чую – все, хана, ангелы поют на небеси, – вставил Яшка.

– Да помолчи ты, – оборвал его Пельмень, – ангелы. Он завалился в сугроб вот эдак, – он показал что-то совершенно тухлое, даже глаза закатил, – и все, плавни заворачивает. Ну, я его и потащил, и вдруг чую – дымом тянет, теплом. Так здесь и оказались.

– Так и оказались, – повторил Анчутка. – Мы тут не бедуем. Минхерц, конечно, удивился, как это мы проползли – тут кругом чего только не понаставлено. Но, говорит, как снег ляжет, то противопехотных можно и не бояться.

– А растяжки откуда?

– Ну а я знаю? Может, сам и поставил, – мирно ответил Яшка, – нам-то что? Мы за домом глядим. Он редко тут бывает. Только вот продукты привезет или из вещей чего и сваливает. Тепло, светло, мухи не кусают. А как на дело, то мы с ним приходим, с ним и уходим. А уж он-то знает, куда иттить.

– Так-то он ничего мужик, добрый, не жадный, – пояснял Пельмень. – Нервный немного, сначала, конечно, пистолем грозил. Но это и понятно, ввалились к нему в хату среди ночи. Потом выслушал, остыл: живите, мол, но тихо. И чтобы не безобразничать.

– А что за дело? – мимоходом осведомился Колька.

– Да все то же, дачки. Минхерц сам и подсказал: что зря рисковать-то? Пойдем вместе. Найдете что – все ваше, а я свое ищу, вас это не касается. Он завсегда первым заходит и первым же выходит проверять, все ли чисто, а мы, стало быть, сзади, с матрасами, до дороги дотащим – и смотрим, что там.

– Зачем тащить-то, в доме нельзя?

– Минхерц велит, – пожал плечами Анчутка, – а нам что? Так и проще: в доме еще увлечешься ненароком, можно и пропустить, если кто придет, а на улице все сразу видно, слышно.

– Да мы давеча чуть не прокололись, как раз на Нестеровской. Тетка почтовая чуть не заловила, еле свалили.

– Это да-а, – протянул Колька.

Он уже твердо стоял на ногах, глаза видели, уши слышали – стало быть, точно не контузия. Прошелся по комнате, остановился перед книжной полкой: среди томов было множество корешков с надписями на немецком и английском. Взяв одну книжицу, раскрыл ее – и безо всякого удивления увидал сиреневый оттиск: «Библиотека школы № 273».

– А вот насчет тетки разговор как раз, – начал он снова, – вы бы все-таки тикали отсюда, братцы. Потому что последняя дачка, в которую вы влезли, большого человека, Героя Советского Союза, и был большой тарарам… в общем, ищут вас, граждане.

– Да и пускай ищут. Найдут, как же, – благодушно отмахнулся Яшка. – Кого они тут найдут-то, волков‐медведей-лосей? Не сунется сюда никто до лета, а там можно и к югу податься. На Дон, а то и к морю куда…

– Нет, ну, конечно, если ты Акимову сообщишь, то – да, – с деланым спокойствием заметил Пельмень, – то придется прямо сейчас валить в ритме вальса.

– Ну а если сюда нагрянут?

– То еще быстрее валить, до того как нагрянут. А то будет тут громко, а то и грязно.

Пельмень приложил палец ко рту:

– Хозяин-то наш не беззубый человечек…

– Это как же понимать? – тихо осведомился Колька.

– А вот так и понимай. Смотри сюда, – Андрюха нырнул под топчан, выволок ящик, открыл крышку.

Среди тряпья тускло блеснул вороненый немецкий вальтер.

– Мама дорогая, – только и протянул Колька, – это что же, его?

– И еще вот, – с видом фокусника Яшка взобрался на табурет, вынул пару кирпичей, извлек сверток промасленного тряпья и показал парабеллум.

– Это только что мы сами нарыли, – пояснил Пельмень, – по всему, у него арсенал побольше.

– Слушайте, партизаны, а не боитесь, что он вас перестреляет, как кутят?

– Зачем? – удивился Яшка.

– Вряд ли, – покачал головой Пельмень. – Он добрый, мягкотелый. И крови боится, как баба.

– Да ладно.

– То и ладно. Тут как-то лось на мине подорвался – мы ему ногу-то отпилили, в снегу припрятали, а как хозяин пришел – вытащили на попировать. Ну мясо оттаяло, закровило – так он чуть не помер. Побелел, посинел, разорался, как сирена. Ругался так, что вспомнить жутко. Аж заикаться начал.

– А он как, сегодня-то придет, хозяин ваш? – стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушнее, спросил Колька.

– Вряд ли, что ему тут делать. Вчера был. А ты что ж, заночевать хочешь?

– Не, пацаны, я домой. Так. А лыжи-то мои…

– Лыжи-то твои того… тю-тю, – развел руками Яшка. – Одна на тебе была, факт, а вот куда вторая улетела – бог весть. Искать не пошли, уж извини.

– А ты не переживай, – утешил Пельмень, – руки-ноги целы.

– Да уж, хорошо, что на меня взрывчатки не хватило, – пошутил Колька.

– Так на то и расчет, – пояснил Андрюха со знанием дела. – Если рванет так, чтобы убить насмерть – это же только минус один из строя. А если одному ногу оторвет, то сразу минус как минимум трое – тот, что без ноги, и