Приказ обсуждению не подлежит - Михаил Нестеров

Тогда он выстоял и с лихвой вернул болезненные удары каждому. Тогда он, чувствуя на спине ритмичное сердцебиение вышибалы, резко согнул ногу в колене, ударяя того в пах. И тут же провел очередной удар затылком в лицо. Он не сомневался, что даже после двух очень болезненных ударов вышибала останется стоять как скала, потому, тотчас же опираясь на него, двинул ногами подступившего вплотную второго.

И еще одно резкое движение головой, после которого Марк, высвободив правую руку, обвил ею шею охранника, впился зубами в его щеку и вместе с ним, ускоряя темп, пробежал до печки в гостиной генеральского особняка. Хороший прием — охранник даже не сопротивлялся, он сам бежал за страшной болью в прокушенной щеке, как глупый осел бежит за привязанной впереди него морковкой. Мощнейший удар головой в край кирпичной кладки, и вышибала с раскроенной черепной коробкой обмяк окончательно. Но Сергей, шагнув ему за спину, опускался вместе с ним, избегая получить пулю от второго, вставшего на ноги. Опускался и высвобождал пистолет из наплечной кобуры охранника.

Выстрел.

Еще один.

Лишь с третьего раза ему удалось остановить живучего амбала…

Тогда он выстоял. Вернул болезненные удары с лихвой.

И сейчас нужно держаться.

А ему уже заглядывают в глаза, видят сплошную муть, словно по ним прошел кабаний выводок. И знают наверняка: этот человек скоро сломается.

«Он же расколется… На него и давить не надо, просто пригвоздить стальным взглядом, и все».

Марк едва не захлебнулся, когда на него опрокинули ведро воды. Бодрит водичка, взгляд просветлел, различает серые тюремные стены, лампу-одиночку на потолке; и другую лампу — на струбцине, яркую, как вспышка молнии. Стандарт.

Кто ты? С какой целью прибыл?

Да пошли бы вы, суки!

Они не умеют читать чужие мысли, они мастера читать по глазам. Получи в ответ.

Руки, пристегнутые к подлокотнику кресла, затекли и распухли. Маленький оркестр. Сволочи! Мне же играть через сутки. Развяжите!..

Полковник бил сильно, с коротким замахом, с приседом. Он походил на ветерана-боксера на тренировке.

Как и его жертва, он привык работать «руками» и был нетерпим ко всякого рода спецсредствам. Приверженец старины дышал тяжело и прерывисто, но не устало. Когда бил в пах, в его глазах зажигалась и долго не гасла смесь ненависти и обиды, зародившаяся, казалось, с трудного детства. В такие моменты его взгляд копировал нездоровый, озабоченный блеск российских ментов, который был хорошо знаком Марку: «В камеру к пидорам хочешь? Мы даже знаем, кому из педерастов ты понравишься». Однако удивительной осведомленности о вкусах и пристрастиях последних в глазах Мур-алая не было. Он являл собой помесь обиженного и стража порядка. Это была его камера-отдушина, и он делал в ней все, что хотел.

* * *

Михаил Артемов не нервничал, он волновался и психовал одновременно. Уже в который раз пожалел, что заварил эту кашу. Собственно, сыпал то, что было под рукой. И как было не насыпать? Он не из той породы людей, которые предпочитают оставаться в стороне. С одной стороны, он делал работу, с другой — его об этом никто не просил. Хотя нет, потом оказалось, что просили: те два парня, которых бросили гнить в тюрьме.

Поймал себя на мысли, что больше переживает за Макса, Георга, а за Сергея Марковцева — в последнюю очередь. Почему? Ответов не было. Лишь отмазка-отговорка: «Взрослый мальчик». Но продолжения вроде «выкрутится» также не было. Почему? Потому что был завязан на боевиках «Ариадны». Выкручиваться бесполезно, нужно четко и грамотно работать.

Где он сейчас, что с ним?

Не волновался. Просто интересовался? Фигня…

Интересно, как там Марта?

У тебя есть новости: как Карл, как наша малышка?

Успокойся, Кэт, я знаю свое дело, скоро они будут дома.

Распечатка.

Свыше.

Дай-то бог…

Артемов уже докладывал наверх, что группа Марка прошла предварительный этап — это разведка местности и наблюдение, ознакомление с районом, контакты с агентами, обсуждение деталей. Это называлось влиться в предстоящие действия, почувствовать на себе их призрачное дыхание.

Также в донесении полковник упомянул, что для разведки местности Марковцев пользовался машиной. Именно тогда в голову влезло что-то вроде инструкции: «если фигурант быстро ездит, то угнаться за ним, не привлекая внимания дорожной полиции, очень трудно».

И еще из инструкций, что входили в число трудностей наблюдения: «транспортные пробки, светофоры (переключающиеся в неподходящий момент), несчастные случаи, пропущенные повороты…»

Светофор. Красный, желтый, зеленый. Как система классификации, принятая в разведке: максимальная секретность; контролируемый доступ; ознакомление посторонних лиц нежелательно.

Это сейчас кажется: почему не насторожился, имея такой солидный багаж инструкций по преодолению несчетного числа всякого рода трудностей?..

У Артемова соседка по даче — противная баба лет пятидесяти с небольшим. Знает, что жены нет сейчас на участке, но она все равно прется: «Наташа дома?» — «Нет». — «Она бахчи посадила?» — «Не знаю, ее нет». — «Я посадила, у меня ничего не взошло». — «Ее нет». — «Я хотела спросить, у нее проросло или нет». Полчаса доставала. Достала. Артемов не сдержался: «Плохо посадила!» И так хватил калиткой, что ползабора повалилось.

Вот и сейчас настроение такое, словно кто-то достает.

И еще преследуют всюду глаза Марка с отпечатком последствий работы монтажника-высотника.

32

За мутной пеленой, которая все стремительнее окрашивалась в кровавый цвет, уже ничего не видно. Вопросы, которые продолжали сыпаться на Марка, казались ему на русском.

Откуда у тебя фальшивые документы?

С какой целью ты прибыл в нашу страну?

Почему ты скрыл тело, а не вызвал полицию?

Потому что у меня фальшивые документы.

С какой целью?!

Все, больше терпеть невыносимо. Нет сил выносить боль, яркий свет, под которым закипала глазная слизь.

«Никто не может держаться до конца».

— Я…

Держись, держись, Марк, из последних сил уговаривал себя Сергей.

Как-то он подумал: если на том свете у него и спросят паспорт, то на имя Марка, а не Сергея Марковцева.

И было в этом много справедливого.

С какой целью?!

Орут разом несколько голосов. И только один человек молчит в этом каменном мешке. Полковник. Хотя его хриплое учащенное дыхание видится порой внятным голосом. Кажется, это его родной язык. Однако его понимают по крайней мере двое: он сам и его жертва. А последней не грех повторить еще и еще раз.