Дочь любимой женщины - Денис Драгунский

Она, в точности как вчера, с разбегу прыгнула в постель.

Потом они завтракали в кафе.

Он коленом упирался в ее худое бедро.

– Слушай, – сказал он. – Давай я поменяю билет и продлю гостиницу…

– О! – серьезно сказала она. – Неужели? А как же твои предупреждения?

– Ладно тебе! Да, все мои предупреждения, – вздохнул он, – остаются в силе. Но еще один день можно.

– Нет, – сказала она и шепотом доверчиво добавила: – Живот болит.

– Прости, – ответно прошептал он, – Неужели я так сильно… тебе там… намял?

– Да нет! – она усмехнулась. – Вчера что-то не то съела. Прости, я в туалет сбегаю. А ты иди, тебе пора.

Она чмокнула его в щеку и убежала.

* * *

Через полгода он все-таки нашел ее.

Он уже раз десять приезжал в этот недальний город, бродил по улицам, заходил в разные кафе, торчал в фойе того самого концертного зала, где выступал тогда, – но встретил ее совершенно случайно. Просто на улице. Вернее, на набережной. Она покупала в киоске бутылочку воды без газа. Отвинтила пробку, попила из горлышка. Он смотрел на нее и все сильнее понимал, что не может жить без этой девочки, некрасиво худой, с костлявыми пальцами, жилистой шеей и кривоватыми ногами.

– Буратино! – позвал он.

Она обернулась.

– Вот и я, – сказал он.

– Ура-ри-ру! – она обняла его, поцеловала и спросила: – Зачем приехал?

– Пойдем сядем где-нибудь.

В кафе он долго, подробно и искренне рассказал ей, как тосковал без нее эти полгода, как не мог работать, как злился на себя, что не взял ее адреса, как мечтал, как вспоминал, как думал, решал и, наконец, решился. От нее нужно только одно слово. И он тут же, как говорят американцы, готов to start the ball rolling. Начать, так сказать, процесс перемены судьбы. Только одно слово. Даже можно без слов. Один кивок.

Она молчала.

– Ты пойми, – сказал он, сглотнув обиду. – Я тебе ничего не предлагаю. Хотя все мое будет твое, разумеется. Но не в том дело. Не думай, я не собираюсь тебя, как говорится, осчастливить… Я. Тебя. Прошу.

Она все равно молчала.

– Я тебя люблю! – сказал он. – Я никогда никого так не любил. А я ведь умею любить, я люблю любить, я много любил, но вот так – в первый раз, клянусь.

– Опять, – сказала она.

– Что опять?

– Ты опять говоришь о себе. Как ты без меня скучал, как кого-то любил и все такое. На самом деле ты меня не любишь. Совсем. Вот мы с тобой полсуток вместе пробыли, три раза это самое, а ты меня ни разу не спросил про меня. Кто я. Чем занимаюсь. Что люблю. Кем работаю, для начала.

Он прикусил губу. А ведь правда! Вот черт.

– Прости, – он опустил голову и даже покраснел. – Да, ты права… – и вдруг слегка возмутился: – Но ведь, с другой стороны, это же не отдел кадров! Я же тебе не эйчар, а ты мне не соискатель! Прости, – вздохнул снова, улыбнулся, погладил ее по руке. – Я так в тебя влюбился, просто втрескался, мне не до расспросов было…

– А потом? – сказала она. – Ну да, когда на бабу залезаешь, не до вопросов… А потом? После всего? Когда я тебе, как положено, голову на плечо положила? Ты меня по головке гладил и рассказывал… очень приятные вещи, кстати. Про театральное училище, про каких-то великих артистов, про маму с папой и все такое… Но все время про себя. И ни слова про меня. Ни вопросика.

– Ну, прости, извини, будь милосердна! – сказал он, схватил ее руку и немного картинно прижал к губам. – Расскажи о себе. Умоляю. Не отстану, пока всего не узнаю. Кто ты? Что ты любишь?

– Профессия у меня редкая и нужная, – сказала она. – Я пилот боевого вертолета. Я люблю свою работу. Обожаю работать реактивными снарядами по населенным пунктам. Я работала в Африке. Налететь звеном на деревню и сжечь ее к херам – это такой приход!

– Что? – спросил он.

– Лучше любого секса. Они там мечутся внизу, а ты их поливаешь сверху.

– Ты шутишь? – он улыбнулся, все еще не отпуская ее руку.

– Ни капельки! – сказала она. – А еще кайф, когда надо кого-ни-то снять из снайперской винтовки. Вот, к примеру, – она облизнула губы, и он вспомнил ее сладчайший язычок, – к примеру, задача снять вон того кента в бежевом плаще. Ведешь его, вот ему осталось жить три секунды. Ну, пять. А он, мудак, думает, что вот, сейчас пообедаю, даже представляет, что будет жрать, а потом к бабе заеду, даже представляет, какие у нее ляжки… Да еще в бизнесе дела… Какая баба, какой обед, какой бизнес? Чудило! Ты уже покойник! И вот это самый-самый неземной приход и кайф…

– Поверю тебе на слово, – на всякий случай сказал он.

Она выдернула руку. Он выпрямился.

– А ты даже не спросил, как меня зовут, – сказала она.

– Как тебя зовут? – растерялся Юлиан Игоревич.

– Без разницы!

Она встала и пошла к выходу. Он не стал ее догонять.

* * *

Юлиан Игоревич доехал до вокзала, взял билет на проходящий «Сапсан». Билет был в вагон номер два. Он стоял на платформе и ни о чем не думал.

Вдали завиднелся поезд. Замедляя ход, он въезжал на станцию. Юлиану Игоревичу показалось, что это гусеница, которая обгрызает край листа. Или его собственный член, который вдвигается сами знаете куда. Или большеглазый добрый дракон, который его сейчас мягко возьмет зубами за шкирку – как кошка котенка – и унесет в небо.

Поэтому Юлиан Игоревич согнулся пополам, словно бы в пояс кланяясь дракону, и упал на рельсы.

Вскрытие показало, что это был обширный ишемический инсульт. То есть не самоубийство.

Папа мальчика последние два месяца лечился в санатории, у него была какая-то неприятная, но совсем не опасная болезнь. Мама не сказала, как эта болезнь называется. «Я же тебя знаю! – сказала она сыну. – Схватишь Медицинскую энциклопедию и начнешь сам у себя искать разные симптомы. Не надо! Борис Андреевич и Григорий Лазаревич сказали: да, неприятно, но не опасно. Видишь, папа не в госпитале, а в санатории!»

Борис Андреевич был начальник всей военной медицины, а Григорий Лазаревич – академик, лауреат Ленинской премии.

Поэтому мама уехала на две недели в Сочи.

Мальчик сразу пригласил к себе в пустую квартиру одну хорошую девочку с их курса. Прямо на следующий день после маминого отъезда.

А потом сам съездил к ней в гости.

Девочка встретила его около метро и повела по длинным тропинкам между пятиэтажными домами. Была ранняя осень.

Они были на втором курсе. Познакомились весной, летом разъехались, но вот встретились снова и, как сказала девочка, «что-то вспыхнуло, правда?». «Правда», – сказал мальчик.