2034. Война на костях - Александр Бачило

Птицы-неразлучники. Островок бесшабашного счастья посреди океана упадка и тревог. Когда их спрашивали, как живется, они неизменно отвечали – как в сказке. А как это – в сказке? А чтобы жить счастливо и умереть в один день. Долго и счастливо? Ну, долго – это совсем уж волшебная опция.

Обсудили немногочисленных общих знакомых, Селиванову холостяцкую жизнь, добрались до политики. Поговорили о тухлой войне на Западном фронте, где поволжские пустыни разделили противников почище любых линий обороны. О туманной судьбе Дальневосточной Республики. О городах-государствах, восставших из праха на пепелище Европы.

Не было на самом деле пока никакой политики – лишь суета уцелевших по восстановлению прежнего уклада, хотя бы на сотую долю. Но суета корыстная, агрессивная, шакалья. Селиван не верил ни в мощь, ни в слабость нынешней власти. Снисходительно наблюдал за камланием идеологов над «исторической преемственностью» возрожденной Уфимской Директории, за бездумной штамповкой давно ушедших в прошлое чинов и рангов. Директория – только звучит грозно, а на самом деле – головастик с торчащим за Урал хвостом. Глиста масштаба Чили или Норвегии с довоенных карт. Узенький перешеек между безжизненными казахскими степями и светящимися по ночам обскими лиманами Енисейского моря.

Потом Макар хвастался новыми «голубками», вытащил Селивана в вечернюю прохладу, приподнимал тенты, давал пощупать мягкий пластик крыльев…

По темноте Селиван добрел до шатров. На мойке дежурил незнакомый молодой парень. Кондиционированная свежесть фильтрованного воздуха пахла прелой бумагой и сырой рыбой. Селиван думал, что тихонько проберется к своей койке, не будя соседей, но уже в коридоре его встретил бледный и потный Шота.

И сказал он Селивану невозможную вещь:

– Новоижевск пал!

Сели в зале, вошли в Сеть. Новостные сайты взорвались ликованием ТАККовских военачальников, скороспелыми интервью с поля боя. На освинцованных бронемашинах якобы добровольцы, а так и хочется сказать «смертники», прошли больше двухсот километров по мертвой, непригодной даже для кратковременного пребывания местности. Сплошное красное поле. Что там снизит пара сантиметров свинца? Селиван сжал кулаки, представив, как бесчувственные твари отдают команду на убой собственных ничего не подозревающих дурачков. Как, скукожившись в душном тряском нутре бронетранспортера, мальчишки медленно жарятся в шквалах нейтронов и гамма-лучах. Небось и нуклидки отобрали, чтоб не думалось лишнего… Трудовая армия Костромской Коммуны отличалась прямолинейным подходом – к своим не менее, чем к чужим.

Новоижевск. Новоижевск – это еще и Калаш-град, оружейная кузница Директории… Тревожно стало, неуютно. Вспомнил Селиван одного пленного командира, красную звезду с буквами «КК» на каске, взгляд – энтомологический, бесстрастный, неживой. «Все умрем и так и так, что ж волынку тянуть?» Людей-то, людей на просторах бывшей необъятной осталось – горсть тающая, а эти все что-то недоделили…

Сны ночью снились душные, муторные. Какой-то ханурик на тайшетском рынке все предлагал «сходить назад», Селиван совал ему в иссохшую руку уфимку, и тот придирчиво смотрел ее на просвет, прятал во вшивые лохмотья, протягивал грязную надколотую ампулу и мутный доисторический шприц. Не бойся, говорила мама, он знает-знает-знает, говорила мама, приходи-приходи. Селиван задирал рукав до плеча и смотрел, как под кожей, по венам, бегут странные сгустки, так не должно быть, а ты приходи, говорила мама, дома хорошо, все как раньше, и он втыкал тупую иглу в сгиб локтя, и свет мерк, потому что портьеры сдвинуты, мама, кто же держит теперь тканевые портьеры… Ну что ты, милый, отвечала она из кухни, звук звонко пружинил о стены, задевая золотые разводы обоев, отскакивал от паркета и штукатурки, находил Селивана, срывающего портьеры, да так и замершего перед открывающейся за окном картиной. Черная дымная равнина до горизонта, тусклое бурое солнце щупает ее слабыми лучами, вечные сумерки, лучше бы не снимать эти шторы, стремянка выпрыгивает из-под ног, и надо на кухню, туда, где линолеум кружками, где бурчит холодильник и в строгом порядке выстроились на полках банки с крупой, только бы не смотреть в окно, и он бежал на звук, но снова вбегал в комнату с оборванной портьерой, ну что ты, милый, дин-дон, поют золотые завитки обоев, и кухни нет нигде – в тысяче комнат, в бесконечной многоэтажке с видом на апокалипсис, где же ты, ма?

И он выпадал из сна в бескрайнее заснеженное поле, холод, тьму, и крупные серые хлопья, не тая, ложились поверх белого, а нуклидка озаряла все вокруг красным, и он снова вываливался еще куда-то – и нигде не было успокоения.

На рассвете сборы не заняли много времени. Черепановцы деловито грузились в кевларовый бронепоезд. Макар с Ритой на своем фургончике укатили затемно – решено было временно вынести беспилотный аэродром на сто тридцать километров вперед, уменьшить втрое расстояние до зоны очистки. Место присмотрели по записям с дрезины Лося.

Между шатрами и платформой метался растрепанный Юрка Стромынцев, то и дело по-петушиному наскакивая на безучастного Шоту Георгиевича.

– Какая рекогносцировка? – тоненьким голосом причитал он. – Зачем рекогносцировка? Да скажите же им!

Начальник участка разводил руками – кто же послушает строителя, когда речь о военной операции?

Селиван вышел из шатров последним, и мальчишка замер, загипнотизированно провожая взглядом изумрудный контрабасовый кофр.

– Ведь это вы? – спросил он тихо, когда Селиван проходил мимо. – Вы сделали, что меня не стали слушать?

Охотник по-отечески хлопнул мальчишку по плечу:

– У тебя хороший план, Юра. Но слишком непохожий на все, чем мы занимаемся последние десять лет. В теории красиво, а на деле – кто знает? Вечером обсудим, ладно?

– Поздно будет – вечером! – крикнул мальчишка вслед, и Черепанов, наблюдающий за погрузкой с платформы, зло выматерился и сплюнул через плечо.

– Заткни пасть, Кассандра! – рявкнул он…

Сквозь прикрытые веки Селивана сочились размытые клинья полей, куцые перелески, заросшие прошлогодним бурьяном пастбища. Черепанов, расстелив на столе экран, размечал стилом ориентиры, перекачивал данные в индивидуальные комплексы своих саперов.

Не в первый и, даст бог, не в последний раз. Все привычно, и оттого не высовывает мерзкую голову змея тревоги, не частит пульс, не накатывают бездумным шквалом предчувствия и фантазии. Все как всегда.

Пять крестов проплыли по полю за окном, обгоняя поезд, – звено беспилотников стартовало с новой площадки неподалеку от Усолья-Сибирского. Черепанов оставил с Макаритой трех бойцов, несмотря на вялый бухтеж Макара и язвительные шуточки Риты. А ля гер, типа. Так спокойней.

Вагон качнуло – поезд свернул на заброшенную одноколейку. Пора просыпаться. Черепанов позвал Селивана к карте:

– Смотри, прогвоздим трассу: начнем за километр до точки входа, а закончим на семьсот метров дальше, у тоннеля. Это парни сделают, два пустяка. Дальше, думаю, соваться не стоит, всяко. А вот здесь и здесь, – он показал две точки на другом склоне ущелья напротив треснувшего валуна, – поставлю камеры полного спектра и распределители. Подстрахуй моих, ладно?