Восток есть Восток - Т. Корагессан Бойл

Клара по-прежнему горбилась над закуской, стараясь сохранить в неустойчивом равновесии бокал, салфетку и деликатес.

— Замечательно, — сказала Рут, — просто замечательно. Мы тут будем по вас скучать, правда, правда.

Воцарилось неловкое молчание. Оркестр сделал паузу, после чего пронзительно заиграл «Парня из глубинки», и Питер Ансерайн посмотрел на Рут долгим, медленным, совершенно неакадемическим взглядом. Она встрепенулась, допила шампанское и вздохнула.

— Прошу прощения, мне надо разыскать Сакса, — сказала она. — Всего хорошего.

И стала проталкиваться к бару, обмениваясь приветствиями с людьми, которых встречала в Дариене или во время поездок с Саксби на пляж; она искала Сэнди, Ирвинга Таламуса, кого угодно. Остановилась, чтобы вглядеться в танцующих и заодно взять бокал шампанского у черного слуги с непроницаемым лицом и равномерно белыми, как мыльная пена, волосами. Оркестр перешел на ударный ритм, похожий на регги, и когда пары расцепились после объятий медленного танца и затряслись в конвульсиях, Рут увидела Сэнди, отплясывающего с девушкой, которую она никогда раньше не видела, — очень юной, только-только созревающей, но истинной красавицей и знающей об этом. Рут задумалась, кто бы она могла быть, и, когда Сэнди в танце к ней приблизился, почувствовала легкий укол зависти, но тут ее внимание переключилось на крашеную шевелюру и пятнистое лицо Эберкорна — его голова возвышалась над всеми другими, словно воздетая на пику, и самозабвенно дергалась в такт музыке. А с кем же это он танцует? На секунду толпа сгустилась, потом распалась, и Рут, к изумлению своему, увидела напротив него Айну Содерборд, так вихлявшую могучими бедрами, плечами и грудью, словно она билась в предсмертной агонии. Еще одна перетасовка тел, и в нескольких шагах от Айны вдруг вывернулся Боб Пеник с женой (у той волосы цвета куриной печенки, вечернее платье с блестками и бесформенным корсажем). Они танцевали слегка измененный фруг, который Рут разучивала в старших классах школы, пока ей не надоело.

Она допила шампанское — третий, что ли, бокал — и взяла у слуги с каменным лицом еще один. (Ее так и подмывало подразнить его, как дразнят стражу у Букингемского дворца — пощекотать, дать в ухо или еще там что-нибудь вытворить, — но она вовремя опомнилась: кто знает, где предел выдержки у пожилого негра в стоящем колом смокинге на вечеринке у белых людей в Джорджии?)

Рут слегка поплыла, ей было весело даже только смотреть, не участвуя. Эберкорн плюс Айна Содерборд. Животики надорвешь: беляк и белянка. А что, если у них дети родятся? Безбровые, безволосые, белые, как личинки, с маленькими красноватыми рыбьими глазками, а вырастут в настоящих гигантов с плечами, сиськами и ногами таких размеров, что продавцам одежды и обуви кошмары будут сниться. Парни будут носить дешевые куртки, девушки — писать свою фамилию через дефис, Содерборд-Эберкорн, и люди будут думать, что это какой-то ядохимикат, которым спрыскивают посевы против гусениц. Смех, да и только. Да, Рут чуток окосела. Но куда Сакс делся?

Тут оркестр налег на духовые, зазвучали аккорды пианино в ритме буги-вуги — разумеется, сплошная эклектика, — и со стороны бара до нее долетел сухой хохоток Ирвинга Таламуса. Она повернулась и стала проталкиваться сквозь толпу, работая локтями, идя на звук столь же упорно, как кошка идет на шорох в траве. Пара мелких поэтов и несколько пожилых дам в розовом шифоне уступили ей дорогу, и вот он, Таламус, как на ладони — прислонился к стойке бара и в смехе чуть не уткнулся в подол Регине Макинтайр. Регина выставила напоказ необозримые просторы мертвенно-бледных плеч и груди, напялив черное кожаное платье, в котором она выглядела как статистка из фильма про космических вампиров. Но взгляд Рут не задержался ни на Регине, ни на Таламусе, ибо секундой позже у дальнего конца стойки она заметила Саксби и почувствовала жар, тошноту и отчаяние в одно и то же время, почувствовала себя мадам Баттерфляй, у которой отняли ребенка: Саксби любезничал с Джейн Шайн.

С Джейн Шайн.

От такого удара немудрено было и пошатнуться. Вот она — женщина, которую она ненавидела больше всех на свете, ее врагиня, ее рок, ее пугало, — и Саксби попал-таки к ней в лапы. С тошнотворной холодной расчетливостью манекенщицы она прижалась к Саксби, вцепилась ему в плечо своей бледной рукой, словно крючком. Рут видела черный шелк и бриллианты, видела голову во всеоружии прически — лавина волос обволакивала Саксби, погружала его в свою роковую ауру, и немедленно воображение нарисовало ей Саксби за рулем «ягуара», Джейн Шайн в роли царицы «Танатопсис-хауса», саму себя, спешно укладывающую чемоданы. Нет, это слишком. Этого она не перенесет. Она отпрянула, словно увидела нечто немыслимо гадкое — Саксби ее пока не заметил, Шайн и Таламус тоже, — а потом встретилась глазами с Региной, та улыбнулась — скорее, ухмыльнулась, — и Рут стала отчаянно продираться к выходу, удивленное «Рути?» Таламуса зависло где-то у нее за спиной, а пианист тем временем вскочил с табуретки и принялся лупить по клавишам ногами, локтями и ягодицами, и толпа подняла неистовый рев, рев, рев…

Нож в спину всадили. Предали. Только что она тайно злорадствовала по поводу слез Клары Кляйншмидт, возвышалась над ней, как олимпийская богиня, как истинная Ла Дершовиц, а теперь чувствует, как в ее собственных глазах закипают слезы. Как он мог? Как посмел даже просто заговорить с ней? Рут слепо проталкивалась сквозь толпу. Ей оплеуху дали, ее унизили, остается только бежать, прятаться. Она пихнула пожилого слугу, зло подумала: «Прочь с дороги, дядя Том», и он взглянул на нее, просто поднял слегка веки, недвусмысленно говоря «позор», и вся компания лысеющих юристов совершила маленький танец, чтобы она на них не налетела. Она едва слышала звуки духовых, которые в невыносимо громком финале рушились в толпу, отражаясь от навеса, — и вот наконец перед ней замаячил увитый розами выход.

Она уже была там (дай мне сил выдержать, Господи, еще чуть-чуть), там, под сенью беседки, чуть не бежала уже, и вдруг навстречу — Септима. Величественно шествует, помолодела лет на двадцать, волосы выкрашены и завиты, одно платье небось стоит дороже, чем вся одежка этого сборища, из сейфа извлечены драгоценности. Опирается на руку Оуэна. Едва не упала, увидев летящую на нее Рут, но, оправившись, изобразила улыбку.

— Боже мой, Рути, — одышливо проговорила она, останавливая ее сухой жилистой рукой, в которой Рут почудилось прикосновение самой смерти, — что такое с вами случилось? Вы бледная как привидение.

Вот именно привидение: она и не человек уже. Септиме, в сущности, на нее начхать. И Оуэну тоже — стоит себе ухмыляется, маячит во тьме, словно палач. Может, ей уже чемоданы пакуют: ведь она тут ничто, нуль, привидение, а Джейн Шайн — всё.

— Со мной… Со мной ничего, — забормотала она, готовая разреветься. — Я просто… Просто не могу… — и она осеклась, сбросила с плеча ведьмину руку и дала деру через лужайку, чувствуя, как вся желчь, накопленная за восемнадцать лет ожиданий и неудач, поднимается к горлу.

Первая мысль у нее была — закрыться у себя в комнате, замереть, не дать миру вконец расползтись; но на веранде, в вестибюле, в гостиной, всюду было полно гостей, они болтали и смеялись, потягивали напитки и смаковали аппетитные кусочки мяса и сыра. Ну не могла она мимо них идти. Нет, только не сейчас. Только не в этом состоянии. И тут она подумала про коттедж — вот ее убежище, там она будет в безопасности, там она все еще владычица, Ла Дершовиц; и там у нее есть Хиро.