Крымская кампания 1854-1855. Трагедия лорда Раглана - Кристофер Хибберт

Конечно, Раглан, какую бы внешнюю невозмутимость ни демонстрировал, внутренне был очень обеспокоен. «Все, что нам сейчас нужно, – писал он герцогу Ньюкаслскому в письме от 28 октября, – это свежие войска. 10 тысяч солдат помогли бы стабилизировать обстановку. Люди перегружены работой; они рассеяны по огромной территории». Через несколько дней, 3 ноября, он снова пишет: «Не скрою от Вашей милости, что был бы гораздо более удовлетворен, если бы я располагал под своим командованием значительно большей силой».

Выдержки из этих двух писем сейчас принято интерпретировать как свидетельство несостоятельности Раглана как командующего. И все же это не так. Будучи талантливым человеком и ненавидя суетливость и показуху, Раглан никогда не давал воли эмоциям в разговорах и в письмах. В письмах и депешах он нередко преуменьшает серьезность обстановки. Впоследствии правительство, охваченное паникой, не нашло ничего лучшего, как представить эти донесения в парламенте как прямой обман. Причины, по которым Раглан не был склонен акцентировать внимание на трудностях, пожалуй, лежали в несколько иной плоскости, чем нелюбовь к шумихе вокруг собственной персоны или сдержанный характер. Позже, выступая на слушаниях дела Раглана в суде, генерал Эйри, пытаясь защитить от нападок своего учителя и командира, объяснял эту черту характера командующего так:

«В критической обстановке командующий переставал быть обычным человеком... Подчиненные подбегали к нему взволнованные и обеспокоенные. От него они уходили окрыленные и уверенные в себе. Точно так же он старался оградить от излишних волнений и власти. Он догадывался, что страх и неуверенность правительства немедленно позволили бы панике охватить всю Англию. А паника в стране повредила бы и армии. И все же нельзя говорить о том, что он что-то скрывал, он тщательно перечислял нужды армии. Характерно, что и для этого он находил такие слова, которые не сеяли бы излишней тревоги...

Возможно, а для далекого от военной службы человека даже очевидно, что серьезность положения армии была бы более ярко описана гражданским лицом, привыкшим письменно жаловаться. Но, зная лорда Раглана и его предубеждение солдата против подобных форм устного и письменного изложения военных нужд, следует вновь констатировать, что подобный стиль он считал для себя невозможным и неприемлемым».

Из собственного опыта службы в высших армейских сферах Раглан знал, как скоро даже частные письма или секретные донесения становятся достоянием публики. Вынужденный официально докладывать о неудачах и раскрывать будущие планы, Раглан намеренно отправлял такие донесения самым длинным маршрутом. Это позволяло ему надеяться, что ко времени доставки письма в Лондон горечь поражения сменит надежда на то, что положение еще можно исправить. Будущий план ко времени его доставки в столицу уже становился реальностью, и для тайных неприятелей не было смысла отправлять срочную депешу в Петербург.

Принимая такие несколько необычные меры по соблюдению секретности, Раглан был обеспокоен тем, что газетчики и не думали следовать его примеру. К тому времени газеты, в особенности «Таймс», уже начинали кампанию откровенной травли Раглана и его штаба. Характерным для Раглана являлось то, что он не обращал внимания на выпады против себя лично. Его озабоченность вызывало лишь то, что публикации в «Таймс» могли пролить свет на состав и дислокацию его армии. Несколько недель в этой газете печатали материалы, которые, по мнению Раглана, могли быть использованы русскими, окажись они в Севастополе[20].

Вскоре опасения командующего стали оправдываться. 23 октября «Таймс» опубликовала статью, в которой описывались состояние и дислокация армии – количество орудий и расположение полков, говорилось о нехватке боеприпасов и снаряжения. Кроме того, в статье было точно указано место расположения порохового склада, который вскоре подвергся ожесточенному артиллерийскому налету. «Данный факт свидетельствует о том, – писал Раглан герцогу Ньюкаслскому, – что такая подробная информация оказалась бесценной для русских. Конечно, я понимаю, что репортер пытался просто удовлетворить любопытство публики. Ему и в голову не может прийти, что этим он помогает русским». Такое непонимание, тем не менее, не может компенсировать причиненный статьей ущерб, поэтому, продолжал Раглан, «необходимо срочно что-то предпринять, чтобы немедленно покончить с этой пагубной системой».

Раглан считал, что необходимо поручить заместителю председателя судейской коллегии Ромейну выступить на собрании репортеров и разъяснить им «вред, который те приносят своей писаниной». От журналистов было необходимо потребовать в будущем быть более осмотрительными. Правительство, по мнению командующего армией, тоже не должно было оставаться в стороне. Самому герцогу Раглан посоветовал письменно предупредить редакторов соответствующих изданий. Герцог так и поступил, но письма, которые он написал, были слишком осторожными и мягкими. В частности, в письме редактору газеты «Таймс» Делейну герцог подчеркнул, что «военные корреспонденты далеки от того, чтобы писать нечто выходящее за рамки патриотизма, однако перо иногда уводит их в сторону». Делейн в ответ заверил, что заставит всех своих корреспондентов «ограничиться собственными впечатлениями о событиях». Но газета продолжала живописать детали, которых так ждали читатели. Правительство воздерживалось от принятия более жестких мер по отношению к прессе, например введения цензуры, дабы это не рассматривалось как желание скрыть от публики неудачи армии и свою ответственность за происходящее. Время шло, а правительство не предпринимало никаких мер, предоставив корреспондентам газет возможность продолжать нападки на Раглана и его штаб, прекратив на время критику в адрес правительства. И утечка информации, с которой пытался бороться Раглан, продолжалась. Несмотря на неоднократные жалобы, направленные герцогу Ньюкаслскому, все осталось по-прежнему. Командующий пытался убедить герцога и министра иностранных дел лорда Кларендона, что не пытается «утаить собственные недостатки». У него не было никаких претензий к критике в адрес командования армии. Он возражал против того, чтобы в газете продолжали раскрывать военные секреты. Однажды, прочитав материал, в котором особенно бесцеремонно игнорировались военные интересы, Раглан отправил герцогу Ньюкаслскому письмо, полное убийственного негодования. «Не буду говорить о том, – писал генерал, – что автор повсюду находит недостатки и огульно обвиняет в них всех подряд, хотя такие высказывания подогревают недовольство и подрывают дисциплину. Но я хотел бы спросить вас, может ли платный агент русского императора лучше услужить своему хозяину, чем этот корреспондент газеты, имеющей самый большой тираж в Европе... Я сомневаюсь, сможет ли британская армия долго противостоять сильному неприятелю в условиях, когда этот враг имеет в своем распоряжении через английскую прессу и напрямую из Лондона телеграфом исчерпывающую информацию о количестве, состоянии и оснащении нашей армии».

Но все было напрасно. Несмотря на протесты Раглана и двух его преемников на этом посту, «Таймс» и другие газеты до самого окончания боевых действий продолжали публиковать факты и цифры, очень ценные для неприятеля. «По крайней мере, – печально комментировал такие публикации Раглан, – теперь русским нет необходимости тратить средства на ведение разведки». Это ироническое замечание подтвердил и сам противник. Цитируя одного из своих генералов, русский царь заявил: «Нам не нужны шпионы. У нас есть газета «Таймс». Сама газета подтверждала, что работает «на грани дозволенного». Корреспонденты заявляли, что публикуемые ими данные устаревают прежде, чем успевают попасть к русским. Но даже опубликованное после войны заявление князя Горчакова о том, что он не узнал из газет ничего нового, не смогло полностью оправдать корреспондентов. И конечно, такие заявления не удовлетворяли разъяренных офицеров. «Этого подлеца Рассела из «Таймс» следует повесить, – писал один из них. – Русские перестали обстреливать наш лагерь, но, видимо, Рассела из газеты «Таймс» не удовлетворяет то, что их снаряды больше до нас не долетают. Две недели назад мы прочитали об этом статью, и я сразу же понял, что, как только новость дойдет до русских, те непременно возобновят обстрелы. И конечно же вчера во время ужина те начали свое вечернее представление. Сам Рассел благоразумно предпочитает жить на одну милю дальше, чем достают их пушки».