Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в. - Дмитрий Александрович Боровков

певше над нимь обычныя песни, и положиша въ церкви святаго Михаила, юже бе самъ создалъ. Княгини же его много раздили богатьстьво монастыремъ и попомъ, и убогымъ, яко дивитися всемъ человекомъ, яко такоя милости никтоже можеть створити. Наутрия же, въ семы на 10 день, светъ створиша кияне, послаша к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, на столъ отенъ и деденъ“. Се слышавъ, Володимеръ плакася велми и не поиде, жаляси по брате. Кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, идоша на жиды и разграбиша я. И послашася паки кияне к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то веси, яко много зла уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровьтвою и на бояры, и на манастыре, и будеши ответъ имети, княже, оже ти манастыре разъграбять“. Се же слышавъ, Володимеръ поиде в Киевъ. Усретоша же и митрополитъ Никифоръ съ епископы и со всими кияне с честью великою. Седе на столе отца своего и дедъ своихъ, и вси людье ради быша, и мятежь влеже»[616].

Менее подробная репрезентация событий дана в «Сказании чудес», где говорится, что по смерти Святополка «многу мятежю и крамоле бывъши въ людьхъ и мълве не мале. И тъгда съвъкупивъшеся вси людие, паче же большии и нарочитии мужи, шедшее причьтъмь всехъ люди, и моляху Володимера, да въшедъ, уставить крамолу сущюю въ людъхъ. И въшедъ, утоли мятежъ и гълку въ людьхъ, и преякняжение всея Русьскы земля в лето 6000 и 21 лето»[617]. И.И. Смирнов и Л.В. Черепнин полагали, что свидетельство «Сказания чудес» о восстании 1113 г. является более объективным, чем свидетельство Ипатьевского списка ПВЛ[618], однако вряд ли правомерно противопоставлять их по критерию «объективности», учитывая тот факт, что памятники, в которых они читаются, сформировались во время киевского княжения Мономаха и в целом отражают промономаховскую тенденцию. Зато в прояснении нуждаются некоторые другие вопросы: 1) кто были действующие лица апрельских событий 1113 г.; 2) какими мотивами они могли руководствоваться; 3) от кого исходила инициатива призвания в Киев переяславского князя?

В ПВЛ с одной стороны фигурирует политически пассивное окружение Святополка («бояре» и «дружина»), оплакивавшее его кончину, а с другой стороны – политически активное городское население («кияне»), которые на «совете» решают отправить делегацию в Переяславль к Мономаху[619], дабы призвать его на стол «отен и деден». Мономах, по-видимому, не сразу решился принять предложение делегатов. По всей видимости, в тот момент, когда киевская делегация находилась в пути, в Киеве произошли грабежи дворов, принадлежавших тысяцкому Путяте и евреям. Так как переяславский князь не спешил прибыть в Киев, «кияне» отправили к нему новую делегацию, которая стала запугивать Мономаха усилением беспорядков и разграблением монастырей.

Та же самая информация в сжатом виде представлена в «Сказании чудес», где акцентируется внимание на том, что вокняжения Владимира в Киеве желали «вси людие», но более всего «большии и нарочитии мужи». Это обстоятельство способствовало тому, что одна группа исследователей считала Мономаха ставленником горожан (Н.М. Карамзин, Н.А. Полевой, С.М. Соловьев, В.И. Сергеевич, Н.И. Костомаров, И.А. Линниченко, ранний М.С. Грушевский и др.)[620]; другая – ставленником киевской знати (поздний М.С. Грушевский, М.Д. Присёлков, М.Н. Покровский, С.В. Юшков, И.У. Будовниц, И.И. Смирнов, Б.А. Рыбаков, А.А. Зимин, О.М. Рапов, П.П. Толочко, А.Б. Головко и др.)[621]; третья группа исследователей синтезировала оба представления, предположив, что призвание Мономаха в Киев представлялось как совместная акция знати и горожан (А.Е. Пресняков, Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин, И.Я. Фроянов, А.Ю. Дворниченко, П.В. Лукин)[622].

Объективно информация источников позволяет говорить только о том, что интересы горожан («киян» или «людей») в данном случае совпадали с интересами «нарочитых мужей»; и те и другие рассматривали Владимира Мономаха как гаранта социальной стабильности в Киеве, поэтому его можно охарактеризовать скорее как ставленника консервативных сил, а не «демократических элементов», наполненных «революционным духом», к которым перед лицом беспорядков примкнули «церковные чины» и «представители высших классов»[623], поскольку беспорядки начались после того, как было принято решение пригласить в Киев Мономаха, да и возникновение их не привело к выдвижению альтернативной кандидатуры на киевский стол, что является главным отличием киевских событий 1113 г. от киевских событий 1068 г. Но если и «люди», и «нарочитые мужи», по сути дела, желали одного и того же, на первый взгляд остается не вполне ясным: кто начал устраивать грабежи в городе? Можно предположить, что к «мятежу и крамоле», возникшим в сложившемся вакууме власти, оказались причастны не все «кияне», а только «маргинальные элементы», недовольные Святополком или его тысяцким Путятой, чей двор был разграблен во время беспорядков. Вряд ли правомерно связывать этот инцидент с тем, что Путята якобы поддерживал кандидатуру на киевский стол одного из Святославичей. Подобное предположение не находит подтверждения в источниках, опираясь исключительно на мнение В.Н. Татищева[624], к которому также восходит представление о том, что Святославичам должно было принадлежать приоритетное право наследования Киева (в соответствии с родовым старшинством)[625]. Альтернативу ему составляет гипотеза М.М. Щербатова о том, что наследником киевского стола в соответствии с «отчинным» принципом должен был стать сын Святополка Ярослав[626]. Менее популярно мнение о том, что за действия своего отца в 1073 г. Святославичи впоследствии могли лишиться права наследования киевского стола[627]. Каждое из этих предположений является очень уязвимым, поскольку прямые свидетельства источников позволяет говорить только о том, что внешне Мономах представлен как легитимный преемник Святополка, однако из недомолвок летописцев можно сделать не только такие выводы.

«Отчинный» принцип, как ни парадоксально это звучит, был и фундаментом власти Мономаха, и его слабым местом одновременно. Хотя сделанное киевлянами приглашение на «отен и деден» помогло ему реализовать свое «отчинное» право на Киев в соответствии с положениями Любечской доктрины, однако этим же положениям теоретически отвечало «отчинное» право не только Изяславичей, но и Святославичей. Отсутствие реакции с их стороны позволяет предполагать, что этот вопрос был каким-то образом урегулирован. К такому заключению подталкивает и тот факт, что «кияне» решили обратиться к Мономаху после смерти Святополка, не обсуждая другие кандидатуры на освободившуюся «вакансию». Но ситуация является не настолько простой, как может показаться на первый взгляд, поскольку, несмотря на явное стремление Мономаха к лидерству среди русских князей, из письменной традиции именно в период его киевского княжения (1113–1125 гг.) исчезает упоминание о приоритете «старейшинства», актуальное для конца XI – начала XII в. Этот факт исследователи, как правило, обходят молчанием, хотя он позволяет сделать вывод