Малюта Скуратов - Николай Гейнце

Этим решением окончилась беседа князя Василия с самоотверженным другом его дочери — Яковом Потаповым.

Прошло несколько дней, и князь Владимир был позван в опочивальню князя Василия.

Такой неожиданный зов, в неурочное время, когда старый князь имел обыкновение предаваться послеобеденному сну, предвещал непременно какую-либо серьезную беседу, и сердце молодого человека сжалось томительным предчувствием.

Он пересилил себя и твердою поступью вошел в опочивальню.

— Ты изволил меня звать, князь? — спросил он слегка дрогнувшим голосом.

Князь Василий, сидевший на лавке, приветливо улыбнулся вошедшему и жестом указал ему место возле себя.

— Да, побеседовать малость мне с тобой надобно, сын мой любимый, хоть не родной, а названный!

Воротынский сел.

Князь Василий в первый раз после первого приема его у себя, когда он обещал ему быть вместо отца, назвал его сыном. Это не могло предвещать недоброе. Чуть заметная, довольная улыбка скользнула по губам Владимира. Он, уже совершенно успокоенный, вопросительно глядел на старика.

— В долгу я у тебя, добрый молодец, в долгу неоплатном, — начал тот, после некоторого молчания. — И чем вознаградить тебя — не придумаю!..

Владимир сделал нетерпеливое движение и раскрыл было рот, чтобы возразить, но князь не допустил его до этого.

— Знаю, знаю, что хочешь сказать ты, знаю твою благодарную, благородную, самоотверженную душу, но все это не освобождает меня от должной признательности… Такая услуга, которую оказал ты мне, не забывается и даже, увы! не может быть вознаградима: за дарованную жизнь платят жизнью…

Воротынский сидел с скромно опущенными глазами и молчал.

— Но я все-таки хочу вознаградить тебя, — продолжал князь. — Я решил отдать тебе то, чего нет для меня дороже на свете… От тебя будет зависеть принять, скажу более, заслужить эту награду, я же хочу сказать, что даю тебе на это согласие и большего обещать не могу!..

Старый князь, видимо, с усилием говорил все это, путался, ожидал поддержки от собеседника, ожидал, что он поймет его с полуслова, но последний не оправдал его надежды, а продолжал глядеть на него вопросительно-недоумевающим взглядом.

Надо заметить, что Владимир понял, но боялся ошибиться. В такое неожиданно быстрое осуществление его планов он не верил и ожидал более ясных намеков.

Князь Василий несколько минут помолчал, как бы собираясь с силами.

— Ты, вижу, меня не понял, князь, — вздохнул он. — Скажу яснее: ты знаешь сам, что ты знатного рода, такого же, как и я… Будь отец твой жив, царство ему небесное, он не отказался бы породниться со мной, заслать бы сватов для тебя за моей дочерью, и я, если бы вы полюбились друг другу, дал бы, не сумняся, свое благословение… Но Господь судил иначе… У тебя нет на всей земле родственников, кроме меня; дядя твой, Михаил, почти в изгнании, на дальнем воеводстве, мы переживаем тяжелые времена и не до исполнения нам старинных свычаев и обычаев… Я хорошо узнал и оценил тебя и скажу тебе по душе, что лучшего мужа моей дочери и лучшего зятя себе, как ты, я не пожелал бы…

Воротынский вскочил, закрыв свое лицо обеими руками.

— Мне, значит, приходится явиться твоим сватом перед моею дочерью… Хочешь ли ты этого, князь?

Владимир бросился к ногам князя Василия.

— За что на меня, безродного, ты сыплешь такими милостями, за что меня, сироту горемычного, хочешь подарить ты таким неизреченным счастием?.. Не видал я еще очей княжны Евпраксии, но слышал, что красоты она неописуемой, что умна она и разумна, как немногие… Как благодарить мне тебя, отец названый, за посул один такого счастия?.. Покажусь ли я только люб княжне — твоей дочери?

— Благодарить тебе меня не за что — я забочусь о счастии вас обоих. Вернусь в Москву, буду бить челом государю о твоем прощении, о снятии опалы с рода твоего; не поможет моя стариковская просьба — брата Никиту умолю, любимца царского, а тебя от царского гнева вызволю…

Старый князь не заметил, что при последних словах по лицу продолжавшего обнимать его колени юноши мелькнула какая-то загадочная усмешка.

— А полюбитесь ли вы друг другу — решить это не долго; нынче же, сейчас же покажу я тебе мое сокровище, которым хочу отдарить тебя за услугу великую.

Князь поднял Владимира, по лицу которого на самом деле текли крупные слезы, обнял его и трижды облобызал.

Они вышли из опочивальни, прошли в большую избу, и князь Василий захлопал в ладоши.

Несколько слуг выросли перед ним, как из-под земли.

— Скажите княжне, чтобы шла потчевать медом меня и гостя дорогого… Да кликните и Якова Потаповича…

Слуги бросились исполнять приказания.

Старый князь и Воротынский сели на лавку у стола, стоявшего в переднем углу горницы.

Оба молчали. Князь с любопытством смотрел на молодого человека; последний казался смущенным и взглядывал по временам на двери, в которые должна была войти молодая хозяйка, с выражением тревожного ожидания.

Вскоре в комнату ровною, спокойною походкою вошел Яков Потапович. Окинув присутствующих беглым взглядом, он понял все происшедшее между ними и мускулы его красивого лица дрогнули.

— Хочу, вот, показать моему, быть может, будущему зятюшке молодую княжну, а ей — женишка мной избранного… Бог даст, друг другу по душе придутся!.. — сказал князь, обращаясь к Якову Потаповичу.

— Что ж, дело доброе, может, сам Господь направил князя Владимира под кров твой, князь-батюшка, чтобы устроить судьбу нашей касаточки.

Голос Якова Потаповича дрогнул.

— Спасибо на добром слове, Яков Потапович, — с непритворною благодарностью в голосе заметил Воротынский, поклонившись поясным поклоном.

Мучительная душевная боль снова отразилась на мгновение в чертах лица Якова Потаповича.

В это время в дверях появилась княжна Евпраксия в сопровождении Маши и другой сенной девушки. Княжна была бледна и шла с опущенными глазами. В ее руках был серебряный поднос с такими же чарами; две сенные девушки несли по серебряному жбану с душистым медом.

Все трое мужчин встали.

Княжна тихо подошла к отцу, сделав всем троекратный поясной поклон.

Князь Василий наклонился к своей дочери и поцеловал ее в лоб.

— Попотчуй, дочка дорогая, медком холодненьким меня, старика, Яшу, да князя Владимира Воротынского, сына моего покойного друга, которому заступил я место отца.

Княжна на минуту вскинула свои чудные глаза на Владимира. Она была смущена; она чувствовала в себе какое-то непонятное томление. Наконец, снова подняв глаза, тихо проговорила:

— Я денно и нощно молюсь за здравие князя Владимира Никитича.