Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства - Томас Сас

апреля 1961 г. позволяет особенно глубоко понять взгляды на психиатрию их обоих. Хосперс, по-прежнему одержимый «помощью» людям, которые не могут позволить себе стоимость психоанализа, затребовал у Рэнд ее мнение о бесплатном психоанализе. Рэнд справедливо ответила: «Вы спрашиваете, буду ли я против «неофициального правила» европейских психоаналитиков лечить бесплатно одного пациента на каждые десять платных. Да, я в самом деле глубоко против этого…»341.

Хосперс считал модную либерально-тоталитарную практику использовать психиатрическое заключение, переименованное в «лечение», для наказания преступников, благом для «пациента». Рэнд резко отчитала его: «Этот последний пункт, мне кажется, вопрос, который для Вас особенно важен, когда Вы пишете: “Для меня трудно сказать: человек, свершивший, скажем, вооруженное ограбление, заслуживает ли года в тюрьме, пяти лет в тюрьме, десяти лет в тюрьме или психиатрической терапии, которая удержит его от повторения проступка”»342. Спрашивал ли Хосперс самого себя: нарушив правила дорожного движения, предпочел бы он сам психиатрическую госпитализацию или выплатить штраф? Глуповатое терапевтическое сострадание Хосперса воплощало в себе то, что Рэнд ненавидела сильнее всего. Однако в ее глазах он все еще был кандидатом в последователи Рэнд. Нижеследующие ее комментарии — красноречивое свидетельство ее интеллекта и мужества, требуемого, чтобы видеть священные догмы узаконенной психиатрии насквозь:

Какого наказания заслуживают две крайности на шкале, может оставаться предметом споров и разночтений, однако принцип, которому надлежит следовать в конкретном обсуждении, — воздаяние, а не исправление… цель закона — не предотвратить будущее преступление, а наказать действительно совершенное. Если бы существовал доказанный, научный, объективно точный способ предотвращать будущие преступления (чего не существует), это не оправдывало бы идеи, будто закон должен предотвращать будущие преступления, оставляя без наказания уже совершенные. Наказать действительное преступление будет все еще необходимо. Вот почему «психиатрическая терапия» в принципе не может быть в числе альтернатив, которые Вы перечислили. Более того, это чрезвычайно опасное предложение… поскольку предотвращение преступления — психологический вопрос, поскольку он затрагивает разум человека (его убеждения, ценности, выборы и решения), будет чудовищным злом отдать разум человека во власть закона, позволить закону предписывать и навязывать ему силой всякого рода воздействие, затрагивающее его разум или влияющее на него. Будь «предотвращение преступлений» признано сферой и целью закона, это позволило бы и сделало бы необходимыми неописуемые зверства — не просто психологическое «промывание мозгов», но и физические увечья, такие как электрошоковая терапия, префронтальные лоботомии и все остальное, что еще ни откроют неврологи. Нет моральной предпосылки — за исключением тотального альтруистического коллективизма, — которая оправдала бы подобный ужас… уголовный закон должен рассматривать людей как взрослых, ответственных действующих лиц; он может иметь дело только с их поступками и с такими мотивами, которые могут быть продемонстрированы объективно (например, намерение и последующий несчастный случай). Он не может претендовать на юрисдикцию над умами, мозгами, душами, ценностями и моральными установками людей; он не может претендовать на право менять это посредством насилия343.

Комментарии Рэнд, с которыми я всецело согласен, были бы еще лучше, если бы она упоминала мыслителей, высказывавших подобные идеи до нее, например Г. К. Честертона и К. С. Льюиса. Хотя она очевидно понимала, что психиатры не имеют достоверных критериев или методов в обоснование своих утверждений, а недобровольные психиатрические вмешательства не отличаются от наказаний, она тем не менее осторожно одобряла недобровольную госпитализацию: «Если доказано, что человек не несет ответственности перед законом, т.е. что он безумен, — это другой вопрос: закон имеет право поместить его в сумасшедший дом, поскольку, будучи неспособен к разумному суждению, он не может претендовать на права разумного человека. Но даже в этом случае закон не имеет произвольной власти навязывать ему лечение, особенно такое, которое способно повлечь физический ущерб или повреждение. И даже в случае безумия вопрос доказательства такового чрезвычайно сложен, противоречив и опасен, поскольку все еще не имеется полностью доказанного, научного понимания того, что можно принимать в качестве доказательства»344.

За все это Рэнд заслуживает куда большего признания, чем она получила. В то же время многие люди, знавшие ее хорошо, сообщали, что она любила называть «сумасшедшими» тех, с кем она не соглашалась. Джастин Раймондо вспоминает, что, выслушав «типичный едкий выпад Рэнд» в адрес своего друга, Ротбард отметил, что «каждый, кто не является или не станет в скором времени стопроцентным рэндианским рационалистом, — “враг”, а также… сумасшедший»345. Она также «полагала [по крайней мере до 1954 г.], что каждый, кто верит в свободу воли, “безумен”, — любимое ее обвинение, как это излагает Ротбард»346.

Наконец, не следует упускать из виду того, что, несмотря на толстовские масштабы романов Рэнд, в них не бывает места для детей. В знаменитом обзоре «Атлант расправил плечи» для «Нэшнл ревью» Уиттекер Чемберс отметил эту деталь и распространил ее на вывод в отношении Рэнд, который заслуживает рассмотрения, невзирая на преувеличения. Вот краткое извлечение из этого текста:

Все герои госпожи Рэнд, среди прочего, захватывающе красивы… Столь сияющая энергия должна, кажется, служить цели продолжения рода. Ибо, как писал Марк Твен, «все рыцари женятся на принцессах». …однако из неожиданных и поразительно интеллектуальных свиданий героини и трех героев никогда — и это удивляет вас — не появляются дети. Такая возможность не рассматривается никогда. И действительно, в напряженно стерильном мире «Атлант расправил плечи» едва ли найдется место для ребенка. Вы предполагаете, что, пожалуй, дети мешали автору и раздражали ее в жизни… что-то из этого заключения зафиксировано в диктаторском тоне книги, и это наиболее поразительная ее черта… сопротивление Посланию не может быть допущено, поскольку несогласие просто не может быть честным, искренним или просто по-человечески ошибочным. Отступление от столь окончательного откровения может быть только намеренно порочным, поскольку, говорит автор, оно столь разумно. С этой порочностью можно разделаться разными путями, и в действительности сам праведный разум приобщается к ним. Почти с каждой страницы «Атланта…» можно услышать голос, с мучительной необходимостью командующий: «В газовые камеры — марш!»347.

Разумеется, это перебор. Театральность Чемберса несправедлива к принципиальному отрицанию со стороны Рэнд инициировать применение силы. Быть авторитарным человеком — это одно. Инициировать насилие — совсем другое. В то же время Чемберс заметил глубокую брешь в характере Рэнд, которая имела место, а не была ей просто злонамеренно приписана.

Заключение

Не будучи знатоком текстов Рэнд, я хотел убедиться, что не упустил ничего, достойного упоминания, из написанного ею о психиатрии. 24 марта 2003 г. я написал исследователю Рэнд Крису Мэттью Сиабарре, автору книги