Преступление победителя - Мари Руткоски

Дождь закончился. Над Арином закружилась стрекоза с огромными, как у птицы, крыльями. Небо успело расчиститься, и на голубом фоне стрекоза сверкала алым пятном. Арин попытался разорвать путы.

Лодка качнулась, и над ним склонился спутник. В дневном свете изуродованное лицо дакрана казалось еще более пугающим. Посмотрев на Арина, он щелкнул языком.

— А тебе, мой маленький наивный гэррани, не приходило в голову, что, хоть королева и прислала переводчика, разговор будет не из приятных? Ты слишком доверчив.

Он открыл крохотную крышку на кольце и прикоснулся к Арину. Страшный череп, синее небо и красная стрекоза — все погрузилось во тьму и исчезло.

Император был в бешенстве. Свою ярость он выражал разными способами.

Гэрранскому министру земледелия, который принес весть о гибели урожая хлебного ореха, император отправил персональное приглашение на пьесу о завоевании Гэррана. Тенсену пришлось сидеть в первом ряду, а во время сцены убийства гэрранской королевской семьи его забрызгали кровью животных.

Придворные пытались смягчить гнев императора лестью, но это лишь разозлило его еще больше, и последствия оказались катастрофическими. Многие вельможи получили известие, что их сыновья и дочери внезапно «решили» пойти в армию и отправились воевать на восток.

— Просто не попадайся ему на глаза, — посоветовал Верекс Кестрель.

— Но никто не виноват, что орехотворка съела урожай. Я здесь ни при чем.

— У него сейчас все виноваты.

Однако в отношении будущей невестки император проявлял неизменную доброту и заботу — вплоть до того момента, как объявил Кестрель, что она должна присутствовать на военном параде в конце недели.

— Твой отец возвращается.

Кестрель показалось, что она вновь стала маленькой девочкой, которая взбиралась на своего пони и скакала навстречу отцу. Она хотела первой увидеть его, храброго всадника, забрызганного грязью после победоносного сражения. Крохотная Кестрель всегда брала с собой игрушечный меч, который генерал сам для нее вырезал. Он называл дочь своей маленькой воительницей.

— Осторожно, Кестрель, — добавил император. — При мне, конечно, можешь не стесняться и не прятать своих чувств. Но другие люди не поймут. Нельзя выглядеть такой счастливой, когда твой отец ранен.

— Ранен?

Кестрель засыпала императора вопросами. Как генерал? Опасна ли рана? Куда его ранили? Как это случилось? Он возвращается, чтобы подлечиться? Или умирает?

Император пожал плечами, улыбнулся и заявил, что понятия не имеет.

По городу ползла черная змея. С крепостной стены было видно, как поблескивают золотые чешуйки на ее черном теле. Кестрель прищурилась, стараясь рассмотреть первые ряды одетых в черное воинов. Ей казалось, будто кто-то зажал ей рот и нос ладонью. От страха она почти задыхалась.

Верекс мягко коснулся ее руки. Император заметил этот жест, но выражение его лица ничего не выдавало. Верекс с вызовом посмотрел на отца, и Кестрель почувствовала себя чуточку лучше.

Батальон поднялся на холм. Сапоги тысячи воинов стучали по мощенной камнем дороге. Черные знамена с золотыми флажками, похожими на хвосты ласточек, развевались на ветру. Кестрель достала из кармана маленькую подзорную трубу.

— Это недостойно, — одернул ее император. — Думаешь, твоему отцу понравится, что ты увидишь его лицо раньше, чем он твое? Или он тебе враг, что ты рассматриваешь его издалека? Прояви уважение к моему старому другу.

Кестрель покраснела и спрятала подзорную трубу. Они стояли на крепостной стене втроем: император, принц и его невеста. Придворные собрались во внутреннем дворе, выстроившись в соответствии с чином. Они стояли навытяжку и молчали. Многие не понаслышке знали, что такое война. Остальные думали, что знают.

Но вот войско подошло ближе. Впереди ехал один всадник и вел всех за собой. Сердце Кестрель вырвалось на свободу, словно птенец, разбивший скорлупу. Отец, похоже, здоров. Наверное, рана оказалась не такой серьезной, иначе он вернулся бы не в седле, а на носилках.

Кестрель махнула рукой на приличия и побежала вниз по лестнице, спотыкаясь о подол платья, цепляясь за перила и проклиная каблуки. Она выскочила во двор как раз в тот момент, когда прозвучали фанфары. Распахнулись ворота, и батальон промаршировал внутрь.

Генерал направил коня прямо к Кестрель. Сердце в ее груди затрепетало. Лицо у отца было совсем серым, а торс обернут широкой повязкой, сквозь которую сочилась кровь. Генерал остановил коня. Следом за ним замер и весь батальон, и во дворе повисла звенящая тишина.

Кестрель шагнула навстречу отцу.

— Нет, — сказал генерал Траян.

Она остановилась. Отец слез с коня. Кестрель было больно видеть, как медленно, тяжело он двигался. На седле осталась кровь. Кестрель снова потянулась к нему и хотела предложить опереться на нее — незаметно, разумеется. Ведь может же дочь взять под локоть отца? Но он остановил ее, подняв руку в латной перчатке. Кестрель все равно решила подойти.

— Давай я помогу.

— Не позорь меня, — процедил генерал сквозь зубы.

Хотя никто не слышал этих слов, Кестрель показалось, будто каждый, кто стоял сейчас во дворе, сразу все понял. Генерал направился ко входу во дворец, а Кестрель пришлось идти следом.

Генерал отказывался от лекарств.

— Что лекарство, что яд, — заявил он.

Чашу держал доктор, но Кестрель приняла обвинение на свой счет.

— Выпей, никто не станет тебя травить, — принялась уговаривать она.

— Он не об этом говорит, — заметил Верекс.

Все повернулись к нему, включая императора, который посмотрел на него так же, как тогда, на крепостной стене, когда принц попытался утешить Кестрель. Однако лицо императорского врача выражало глубокое уважение к Верексу. Генерал лишь взглянул на него, прищурившись, и откинулся на окровавленные простыни. Кестрель ни за что не смогла бы угадать его чувства.

— То, что лечит, может и навредить. Разница только в дозе, — объяснил Верекс. — И даже при правильно рассчитанном количестве могут появиться побочные эффекты, которые генералу не понравятся.

— Это обычное средство от инфекции, — возразил врач. — И еще оно поможет уснуть.

— Вот именно, — сказал отец Кестрель. Он смотрел на чашку с лекарством с такой ненавистью, что всем было ясно, что произойдет, если врач подойдет ближе.

— Мне надо промыть рану.

— Для этого спать не обязательно.

— Прошу тебя, отец! — воскликнула Кестрель, но тот не обратил на нее внимания.

— Мой старый друг, — обратился к нему император, — ты уже тысячу раз доказал свою доблесть. Сейчас не время упрямиться.