Маринкина любовь - Наталья Воронцова

— Так ты теперь насовсем вернулся? — робко спросила она.

— Конечно! — Соловьев широко улыбнулся. — Ты знаешь, я до сих пор нашу школу вспоминаю. Как мы тогда хорошо жили! После этого все остальное кажется каким-то другим, неуютным, что ли, хотя, наверно, таким, как мой отец, в Америке лучше…

Тут Димка осекся и огляделся по сторонам. Маринка с удивлением смотрела на него.

— И что же дальше?

— Но вообще-то, моя бы воля — я бы, конечно, еще немного в Штатах пожил. Не для учебы — просто так. Интересно все-таки, что там, в другом мире. Там же не только Нью-Йорк есть. Вот сел бы на велосипед и поколесил бы повсюду. Посмотрел бы на Калифорнию, на Дикий Запад — как там обычные люди живут. Лос-Анджелес, хиппи всякие. А не только те, кто каждый день в офис в черных костюмах с галстуками ходит. Но этого мне сделать не дали. В общем, бросил я учиться и стал проситься вернуть меня восвояси. Отец сердился очень. Я же его надежда, старший сын… Не оправдал, дескать. Сказал, денег больше давать не будет. Потом я лечился еще там после всего…

— Лечился? Но от чего? — Маринка удивленно подняла брови.

Димка снова помолчал, потом продолжил, улыбаясь чему-то своему:

— Да какая разница от чего? Не бери в голову, я же сказал — пустое все это. Потом уехал. Пусть, думаю, они там с Татьяной живут спокойно. У них работа, дети. А я как неприкаянный, как бельмо на глазу. Что, думаю, мешать им буду? Отец и так за меня краснел все время, а Татьяна хоть и держалась, но видно было, чего это ей стоило… Вот и вернулся. А когда из Штатов приехал, еще немного в Москве пожил, надо было там кое-чего поделать. Потом поехал в Липовое, туда, где мать похоронена.

— Да, я знаю…

— Что ты знаешь? — удивился Соловьев. — Ты что, разве там была?

— Да.

— Ну ты даешь! Я всегда говорил, что ты какая-то странная. Что тебя туда понесло? Когда? Хотя какая мне разница… Ты же все равно не признаешься.

— Так что ты в Липовом делал?

— Отдыхал, восстанавливался. Там места кругом красивые.

На рыбалку ходил, на велосипеде катался. Думал, поживу один в глуши — лучше будет. Не тут-то было. Совсем загрустил и сюда прикатил. Видишь, даже стихами заговорил… Видимо, родные места вдохновляют. — Димка улыбнулся.

Только сейчас Маринка поняла, какая главная перемена произошла в Соловьеве за это время. Он стал каким-то пришибленным, неуверенным, суетливым, несмотря на то что разговаривал громко и много, активно жестикулировал. Даже как будто ростом меньше… Особенно поразила Смирнову его непривычная улыбка — фальшивая, нервная. Что-то серьезное произошло с Димкой за эти годы, о чем он явно не хотел говорить.

— Курить будешь? — Соловьев достал из кармана пачку заграничных сигарет. — Остатки роскоши. Бери, а то закончатся…

— Нет, спасибо.

— А ты все такая же, — протянул Димка и закурил. — Как будто остров в океане, на котором остановилось время. Совсем не меняешься. Мне кажется, вернись я сюда снова через сто лет — все равно тебя бы тут нашел, вот такую же…

— Подожди, Дима! — Маринка нервно вскочила на ноги. — А как же твои блестящие математические способности? Твое будущее, научная карьера?

— Какие способности, очнись, Маринка! Несешь всякий вздор. Ты что, вчера родилась или притворяешься? Это меня просто бабка по математике натаскала. Если бы не она, в гробу бы я эту математику вообще видал, терпеть ее не мог с первого класса! Я бы просто не пережил еще пять лет такой пытки. — Димка сплюнул. — А с карьерой… Хрен его знает, дальше видно будет. Пока неохота. Посмотрел я на отца — да лучше я тут спокойно жить буду, чем там от любого чиха шарахаться!

— Что ты говоришь! — Маринка трясла Соловьева за плечи. — Ты же талант, тебе обязательно надо учиться, надо…

— Ничего мне не надо! — мрачно сказал Димка и отбросил недокуренную сигарету. — Ну хоть ты отстань уже от меня с этим всем… Надоело!

Маринка как-то сразу сдалась, притихла, испугавшись причиненной другу боли. Она ласково коснулась его плеча:

— Ты только не обижайся, я же за тебя переживаю… Вижу тебя совсем редко, даже спросить о тебе не у кого. Наташку твою тоже давно не видела. Как хоть она там?

— А что Наташка? — раздраженно сказал Димка. — Сестрица моя всю жизнь к тебе ревновала. Она вообще не хотела, чтобы мы общались. Она теперь вся из себя удачливая, в крутой институт поступила, на стажировку за границу собирается. Мечта отца наконец исполняется, вырастил себе достойную смену! Туда ей и дорога! Очень взрослой и самостоятельной себя почувствовала. А все это до поры до времени. Вот встретится ей какой-нибудь мужик — крылышки пообломает быстро…

Это заявление тоже было новым. Прежде Димка никогда так жестко не говорил о сестре. Вообще, он стал таким другим, непонятным. И по-прежнему скользящим по Маринкиной жизни, как солнечный зайчик…

— А жить-то ты снова в коттедже будешь?

— Пока да. Бабке велено открыть для меня одну комнату на первом этаже, а в остальные — не впускать… Отец, видно, боится, что я на безденежье его имущество распродавать начну! — ухмыльнулся Соловьев. — А вообще теперь, после отъезда Наташки, коттедж никому не нужен. Бабке с ним справляться тяжело, там же еще сад-огород… Короче, отец должен скоро приехать и продать свое сокровище от греха подальше. Судя по всему, он сюда возвращаться больше не намерен… И сестрица моя тоже не вернется, дело ясное.

— А Эстер Борисовна как восприняла твое возвращение?

— Устроила мне игру в молчанку. Ноль внимания — фунт презрения. Ну потом все же отошла… Кормит-поит, все-таки любимый внук, деваться некуда. А я ее грядки поливаю и пропалываю, улиток с кустов собираю. Так и живем.

Они посидели еще с час молча, глядя, как над обрывом низко проплывают облака. Соловьев так и не спросил у Маринки ничего о ее жизни, а она ему ничего не рассказала.

— Эх, хорошо! — мечтательно протянул он напоследок, потягиваясь. — Купить, что ли, моторную лодку? Буду по реке гонять, рыб пугать, сети ставить! Все девушки мои будут! Ну поехали, что ли. А то дождик собирается…

— Поехали…

У Маринкиного дома Димка лихо притормозил, распугав копошащихся в песке воробьев:

— Ну пока! Был рад тебя видеть. Теперь заезжать к тебе, что ли?

— Давай… Пока!

Махнув на прощание загорелой рукой, Соловьев умчался, оставляя за собой клубы пыли. Маринка еще долго смотрела ему вслед, не понимая, что происходит. Она медленно поднималась по лестнице. Перед глазами плавали разноцветные круги. Было трудно поверить во все то, что с такой легкостью поведал Димка. Значит, нет никакой учебы, карьеры — ничего нет! Но и таким Соловьев оставался самым дорогим и близким Маринке на свете существом. Или ей опять это только казалось?..

Они снова стали встречаться. Целыми днями Димка где-то пропадал, а Маринка терпеливо ждала его появления. Ждала, когда вела уроки у малышей, когда готовилась к очередному музыкальному концерту, когда шла вечером с работы домой…