Капитан Рубахин - Борис Баделин

Опорский мент, который выскочил, как чёрт из коробки, и упрямо путался под ногами, всё больше Нестерова раздражал…

***

Нестеров не знал, что вопреки тщательно организованной конспирации, его самого, как невидимую планету, уже теоретически вычислил один человек, по фамилии Болотников.

Игорь Николаевич Болотников несколько лет безвыездно прожил за границей, и вернулся на родину под чужим именем, с паспортом иностранца лишь потому, что остались у него здесь очень важные незаконченные дела.

Тщательно осмотревшись в Москве и обнаружив крупную, активно работающую наркосеть, Болотников теперь занимался расчётом практической орбиты, на которой будет удобнее встретиться с талантливым дельцом, присвоившим себе прозвище «Анубис».

Подполковник Болотников когда-то стоял у самых истоков афганского наркотрафика. По плану бывшего своего руководства он начинал сверхсекретную переброску смертельного груза через свою страну из Афганистана в Европу и был смертельно опасен уже тем, что до сих пор умудрялся оставаться в живых.

Чтобы выжить с такой информацией, какой располагал он, нужно быть мужиком очень крепким и незаурядным.

Следуя приказу сверху, Болотников однажды вывез и надёжно спрятал около тонны героина. Того, кто отдавал приказ, уже не было в живых. О месте, где хранится ядовитое сокровище, теперь знал один Болотников. Эта информация давно поставила Игоря вне любых законов, кроме разве законов Божьих.

Но кто бы о них вспоминал в подобных делах!

Игорь был объектом беспощадной охоты. И у него оставался единственный способ защитить себя – убрать самих охотников. Они были где-то среди тех, кто заправлял сейчас в России героиновым рынком, может быть, это был и сам Анубис.

При новых российских властях героиновые потоки прорвали все границы, и смертельное зелье стало стремительно растекаться по стране. Даже заведомо лукавая официальная статистика считает наркоманов в сотнях тысяч, сколько их на самом деле – не знает никто.

Болотников решил довести свою войну до конца, хотя и прекрасно понимал, что победителем ему не остаться…

Зимнее солнце расположилось у себя в небе таким образом, что лучи его сейчас попадали прямо в окно старинного поповского дома. Свет проник через сомкнутые веки Рубахина, распростёртого на широкой лавке, и разбудил его после долгого и тяжёлого сна.

В голове у капитана было пусто до звона, а мышцы тела расслаблены до такой степени, что ему было трудно пошевелить даже пальцами.

У Василия уже был немалый опыт пробуждений с тяжкой похмелюги, а потому он не очень удивился своему состоянию. Слегка настораживала только полная тишина, необычная для его комнатёнки в общаге, где голоса соседей и другие житейские звуки со всех сторон свободно проникали сквозь стены, и в любое время суток – хоть что-то, но обязательно слышалось.

А ещё было странно, что не болела голова – она только слегка кружилась.

Рубахин разлепил, наконец, веки и вздрогнул: комната, где он лежал, была большой и совершенно незнакомой.

«Что за хрень? – подумал Василий. – Куда это меня занесло вчера по пьяни?»

Он еще не успел ничего сообразить, как открылась дверь, и в комнату вошёл седой бородатый человек в распахнутом армейском бушлате с большой охапкой берёзовых поленьев в руках. От вошедшего свежо повеяло морозом – свои дрова он принёс, видно, прямо с уличной поленицы.

Человек повернулся к Рубахину лицом и тот с изумлением узнал в нём старика Вознесенского из музея.

– Наконец-то! – с явным облегчением воскликнул старик, обнаружив осмысленный взгляд Василия. – Очухался, я вижу?

– Как я к вам попал, Гавриил Петрович? – хрипло спросил Рубахин.

– Во-первых, – старик положил на пол у большого камина свои поленья и сбросил полушубок на стоявшее рядом кресло. – Во-первых, не Гавриил, а Михаил – брат Гавриила! – отрекомендовался он. – А во-вторых, – ты, можно сказать, прямо упал нам в руки на лестнице, когда мы зашли навестить тебя в твоё общежитие. Не помнишь?

Волна тяжёлого стыда заставила Василия прикрыть глаза. Он не помнил абсолютно ничего с того момента, как покончил с последней бутылкой водки у себя в комнате.

– Какой сегодня день? – спросил он.

– С Новым годом! – усмехнулся в ответ Михаил. – Второе января сегодня!

– Три дня! – ужаснулся Рубахин. – Я отрубился на три дня?

– Мог бы и навеки отрубиться! – старик укоризненно покачал головой. – Еле отпоили мы тебя…

Чуть позже появился и Гавриил Петрович, ходивший за хлебом в единственный магазин в середине села.

Вместе братья поведали Василию, что творилось с ним эти дни, а он, в свою очередь, откровенно рассказал им обо всех своих злоключениях, начиная с истории на школьном дворе.

– Да уж, капитан, – задумчиво произнес Михаил Петрович, когда Рубахин закончил. – Густо у тебя всё сошлось! Только вот в запой ты зря ушёл – вожжи отпустил. Понимаю, как тяжко тебе, но дело-то кто закончит? Или ты уже не боец?

Отставной полковник, немало испытавший в своей военной судьбе, поднял на Василия тяжелый оценивающий взгляд, и Рубахин невольно выпрямился на своей лавке.

– Вижу реакцию, – удовлетворённо заключил полковник. – Не сломался ещё, молодец!

Старик протянул Рубахину широкую жесткую ладонь:

– Если что, капитан, – можешь на меня рассчитывать! – серьёзно заявил он и улыбнулся. – Не обращай внимания на мою седую бороду – я ещё себя из строя не списывал!

Его жёсткое рукопожатие доказало Василию, что седой полковник не вдруг уступит даже ему, тридцатипятилетнему и неплохо тренированному, хотя сейчас собственные руки капитана были ещё противно вялыми и тяжёлыми.

– Кстати, Василий, – Михаил Петрович словно припомнил утерянную мысль. – О судьбе я тоже начал задумываться только на войне. Заметил одну закономерность: смерть, в отличие от остальных баб, выбирает действительно лучших мужиков – самых добрых и порядочных.

Вот, казалось, идёт на операцию в горы сотня разных людей: умных и не очень, храбрых и трусливых, верующих и неверующих – любых выбирай! А гибли в первую очередь – лучшие!

Полковник смотрел в пространство перед собой, и глаза его становились тяжёлыми и чёрными.

– Вот тогда до меня дошло: судьба, наверно, справедлива, просто у этой справедливости – обратный знак. И напрасно кто-то ждёт земных наград за совершённое добро – все блага этой жизни достаются, в основном, тиранам, подлецам и проходимцам…

Михаил Петрович замолчал, а потом повернулся к брату:

– Вот и объясни мне, мой учёный братец, – в чём тут божественный промысел? Чего от нас добиваются свыше?

Не дождавшись ответа, Михаил поднялся со своего места: