1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Сотрудники НКВД не брезговали формированием версий о наличии различного рода групп (например, в документах говорилось об антисоветской националистической группе в системе органов Верховного суда СССР, об антисоветской правотроцкистской группе в Институте Маркса – Энгельса – Ленина (ИМЭЛ), о контрреволюционной террористической группе в автобазе НКИД СССР и т. п.). В попавших в мое поле зрения документах Особого отдела ГУГБ НКВД СССР содержались утверждения о существовании террористических групп в аппарате Политуправления РККА (якобы созданных его начальником армейским комиссаром 1-го ранга Я.Б. Гамарником), в Военной академии Генерального штаба РККА, в Военно-политической академии (якобы созданной ее начальником армейским комиссаром 2-го ранга Б.М. Иппо), в Центральном доме Красной армии (ЦДКА) во главе с его начальником корпусным комиссаром Ф.Е. Родионовым. Фигурируют в различного рода документах утверждения о заговорщических группах в Артиллерийском и Военно-химическом управлениях РККА, о Ленинградской военной националистической группе, о запасной группе руководства военно-троцкистским заговором в СибВО, о группе польских диверсантов в системе ВОСО КВО, о контрреволюционной фашистской группе в 14-м военном училище летчиков ПриВО, о троцкистской группе с террористическими намерениями в Орджоникидзевском пехотном училище, о контрреволюционной группе в 56-й стрелковой дивизии и т. д. и т. п.

Теперь, когда версия о всеохватывающем военном заговоре и его ответвлениях была сочинена, горячо одобрена «совестью партии» – Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с «мудрейшим из мудрейших», дело оставалось за малым – арестовать всех заговорщиков. Но как это сделать? Ведь сами-то они добровольно не идут «с повинной». Среди изученных мною более двух тысяч надзорных производств попался лишь один-единственный случай, когда командир 11-й авиабригады из Ленинградского военного округа краснознаменец комбриг А.И. Орловский до того наглотался смертоносных бацилл всеобщей подозрительности, что сам обратился 19 сентября 1938 г. к Ворошилову с заявлением, в котором «признался» в участии в военном заговоре. Факт был настолько необычный, что особисты даже не реагировали. Они-то знали, что никакого заговора нет. Орловского не тронули. Более того, вскоре он стал командовать авиадивизей. В феврале 1941 г. Орловский снова обращается к наркому обороны. Теперь он отрицает какое-либо участие в заговоре. Его арестовали за десять дней до начала войны, и, хотя он всячески отбивался и отказывался от какого-либо участия во вражеской деятельности, все было тщетно. Раз попал в жернова, быть тебе размолоту. Орловского 16 июля 1941 г. осудили на «10+5». Умер в заключении в 1942 г. Реабилитирован посмертно146.

Но это был, еще раз подчеркиваю, уникальный случай. А в массе своей для получения санкции на арест необходимы были хоть какие-то обоснования, доказательства, «компромат». Хотя бывали случаи, когда обходились и без него.

При аресте «заговорщиков», очень многие права, провозглашенные в различных законах и других партийно-государственных документах, грубейшим образом нарушались. И это было по-своему логично. Раз сама версия об этом никогда не существовавшем заговоре была состряпана, совершенно сознательно сфальсифицирована органами НКВД по подсказке-указке «самого» Сталина, то вся «работа» по ней не могла не носить такого же не регламентируемого никакими обычными юридическими нормами характера. Среди военнослужащих, арестованных в 1937 г., было немало членов ЦИК СССР и ВЦИК, а в 1938 г. – депутатов Верховного Совета СССР первого созыва, Верховных советов союзных республик. Ни в одном надзорном производстве не говорится о наличии разрешения Верховного Совета или хотя бы председателя ВЦИК, ЦИК СССР либо Президиума Верховного Совета СССР или союзных республик. Очевидно, их и не было. НКВД мог ни с чем и ни с кем не считаться. Нередко бывало, что арестовывали даже без санкции прокурора, а то и вообще без ордера на арест. Заместитель командующего войсками ОКДВА, член ЦИК СССР комкор М.В. Сангурский был арестован в Хабаровске 1 июня 1937 г. по телеграфному распоряжению заместителя наркома внутренних дел СССР М.П. Фриновского. Никакой санкции прокурора на арест Сангурского в его деле нет147.

Начальник политуправления ЛВО корпусной комиссар Т.К. Говорухин был арестован 18 сентября 1938 г. без санкции прокурора. Ордер на его арест был выписан лишь 2 октября 1938 г., а постановление об избрании меры пресечения предъявлено Говорухину только 17 ноября 1938 г., т. е. почти через два месяца после фактического ареста148. Члену Военного совета МВО корпусному комиссару Б.У. Троянкеру обвинение было предъявлено лишь через семь с половиной месяцев после ареста149.

Особисты спешили арестовать любого, лишь бы у человека была бы какая-то, по их мнению, червоточинка. В аттестации на начальника Киевских курсов усовершенствования командного состава запаса полковника А.А. Рябинина за 1937 г. соответствующими начальниками было указано, что Рябинин якобы подбирал на курсы людей с темным прошлым, добивался присвоения училищу имени Якира, учился вместе с Тухачевским. А это уже «криминал». Решено было Рябинина «брать», и арестовали его по стандартному в те годы обвинению как «участника военно-фашистского заговора». Но поскольку в ходе предварительного следствия никак это доказать не смогли, тогда «оформили» его «как члена к/р организации РОВС». Именно так было записано в приговоре Военной коллегии Верховного суда СССР от 26 сентября 1938 г. В качестве такового он был и расстрелян. Реабилитирован посмертно в марте 1958 г.150.

Начальник штаба 23-го конноартиллерийского полка 23-й кавдивизии майор Д.Д. Делико был арестован органами НКВД 9 октября 1937 г. Судя по заключению Главной военной прокуратуры, составленному в результате дополнительной проверки в 1957 г., единственной зацепкой для ареста майора явилась отрицательная аттестация на него за 1936 год151.

Немедленно арестовывали любого, осмелившегося высказать малейшее сомнение. С предложением арестовать очередную жертву обращается начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Николаев-Журид к Ворошилову 29 июня 1937 г. Речь на этот раз идет о начальнике кафедры военных сообщений Военно-транспортной академии РККА военинженере 2-го ранга Г.Э. Куни. Ему 50 лет. Он – беспартийный. Это уже не хорошо. Он – бывший поручик. Это еще хуже. Он уже арестовывался в 1931 г. «за контрреволюционную деятельность». Это уже совсем плохо. А кроме того, – доносит особист, – Куни в цинично-клеветнической форме отзывается о вожде партии и в кругу сослуживцев заявлял: «Все они, т. е. Тухачевский, Фельдман и другие, были революционерами. Все они были достаточно материально обеспечены, чтобы льститься на деньги, в частности, Тухачевский имел неограниченные суммы денег. Шпионажа не было никакого, а всех этих лиц нужно было устранить, т. к. они резко восставали против такого зажима, который установил Сталин. Тухачевский и другие протестовали, и за этот протест, к которому могли присоединиться массы, их решили уничтожить, объявив шпионами. Таким образом массы обмануты. Германская печать правильно отрицает вину осужденных… Сталин жесток, в результате его зажима от его же конституции только полетел пух»152. На этом меморандуме вскоре появляется резолюция: «Арестовать. КВ. 1/VIII.37»153.

Основным «доказательством виновности» военного комиссара 12-го стрелкового корпуса дивизионного комиссара Д.Д. Плау был фотопортрет расстрелянного в июне 1937 г. бывшего командира этого корпуса комкора В.М. Примакова с собственноручной надписью на нем. Вот криминал так криминал – командир корпуса подарил на память свой фотопортрет комиссару корпуса. И этого оказалось достаточно, чтобы прокурор 12 ск Майоров дал санкцию на арест военкома корпуса154.