Книга для таких, как я - Макс Фрай

Несколько лет назад, посмотрев последнюю серию "Твин Пикса", повествующую о том, как серьезно влип агент Купер, я вывел для себя лаконичную формулу: лучше уж Черный вигвам, чем никакого вигвама.

Поэтому — да здравствуют ужастики, страшилки и прочие истории о Несбывшемся. Во что бы мы без них превратились — подумать страшно.

2000 г.

Давным-давно, четыреста тридцать две батарейки тому назад, я обнаружил себя зачем-то проживающим в Москве (я живу как во сне и нередко констатирую факты лишь по мере их окончательного заматерения). Открытие, помнится, произвело на меня довольно тягостное впечатление. Вечные вопросы, терзающие лучших сынов человеческих, вроде: "Кто мы, откуда пришли, куда идем?" сущие пустяки по сравнению с ребристыми вопросами, которые ежедневно встают перед всяким свежеиспеченным москвичом: "Что я здесь делаю?", "Где же деньги?" и "Доколе?!"

Именно тогда я завел спасительную привычку гулять по городу с плеером (дешевая фиговинка неизвестной марки была куплена на барахолке в Нью-Йорке за восемь, если не ошибаюсь, долларов; желтые наушники, больше похожие на детскую игрушку, чем на полезную вещь, пришлось покупать отдельно, выгребая из карманов обильную мелочь. Однако следует отдать должное: этот пластиковый лом служил мне верой и правдой до тех пор, пока я не смог позволить себе покупку более серьезного аппарата (процесс социальной адаптации занял года два, если не ошибаюсь). Слушал я тогда по преимуществу «Queen» — не потому, что мои музыкальные пристрастия столь ограничены, а потому лишь, что "Ночь в опере" (и далее по списку) оказалась идеальной "таблеткой от Москвы", которую я тогда почти ненавидел: слишком холодно, слишком темно и вообще противно.

Жить в городе, который ненавидишь, — глупость, конечно. Но я возлюбил Москву (и не как «Курортник» Германа Гессе возлюбил своего голландца, а как бы нечаянно, искренно и сразу) во время первой же прогулки под «Queen». Когда музыка смолкала (аппарат, напоминаю, был самый дешевый в мире, поэтому переставлять кассету приходилось вручную), любовь моя к Москве тут же проходила. Поэтому я научился переворачивать кассету очень быстро. Возможно, я даже мог бы попасть с этим фокусом в Книгу рекордов — да вот не пришло как-то в голову зарегистрировать достижение. Не до того мне было: пасмурная зима тысяча девятьсот какого-то года вдруг оказалась солнечной и не такой уж холодной; Бабушкино — уютнейшим районом, где утром на подоконник слетались снегири, по вечерам пахло хвоей; небо незадолго до заката становилось лимонно-желтым, а ночью оно было не бурым, как в центре Москвы, а чуть зеленоватым, как морская вода в очень глубоком месте, нигде и никогда больше не доводилось мне видеть столь изысканных небесных оттенков. Разумеется, не будь прогулок с плеером, я бы в ту пору вряд ли заметил, что над Москвой вообще есть небо.

"Квинов" я постепенно начал разнообразить Томом Вэйтсом и Ником Кэйвом; потом мне подарили саундтреки к "Arizona Dream" и "Pulp Fiction"; количество "таблеток от Москвы" росло. Жизнь, соответственно, налаживалась.

Иногда я покидал Москву. Уезжал, по большей части, "туда, где нас нет": в Европу, в мир иных запахов и иных лиц, теплых зимних туманов, чистых тротуаров, вечнозеленых кустарников, стерильных ванных комнат в отелях и прочих атрибутов "потусторонней жизни". Там, ясное дело, плеер был мне без надобности. Мешал даже: от некоторых разновидностей реальности таблеток не требуется. Однако я всегда брал с собой плеер и несколько любимых кассет, чтобы скрасить возвращение «домой». Долгую дорогу из Шереметьева в один из спальных районов Москвы то бишь. Привычная мысль: "Ненавижу Москву", — через несколько секунд сменялась благодушным: "Люблю Москву". Ненавижу, люблю, ненаблю, ненаблюз, ненаBlueValentines — ах!..

Так я учился любить город, в который меня забросило (выплывешь? — не выплывешь? — да по фигу) — а город, соответственно, привыкал к необходимости любить меня. Не знаю, как ваша, а моя жизнь похожа на вечеринку, где приходится пить только то, что принес с собой. Ничего у меня не бывает без взаимности: ни любви, ни ненависти, ни равнодушия. "Ненавижу… люблю… ненаблю", — озадаченно говорила мне Москва, подставляя тем не менее самые потаенные свои переулки для поглаживания и чуть ли не мурлыча. И я тебя ненаблю. Вот и договорились, вот и славно.

Мы с Москвой «ненабили» друг друга под сладкоголосых «квинов» и под хриплоголосого Вэйтса; под старый недобрый "Sex Pistols" и под маленькую, легкомысленную, но пронзительную Дани Кляйн; под волшебника Клауса Номи (которого, кроме меня, в Москве, по-моему, вообще никто не слушает) и под "Einsturzende Neubauten", которых, кроме меня, слушает, в лучшем случае, человек двести… "Fucking stupid white man", — стала говорить мне Москва после того, как я обзавелся саундтреком к «Мертвецу». Да разве я спорю?

Со временем, кстати сказать, я заметил, что прохожие, автомобили, кошки, собаки, воробьи и вороны иногда начинают двигаться в такт музыке, которая звучит только для меня. Стоит мне снять наушники — они даже замирают на мгновение растерянно, не понимая, в каком же ритме теперь следует двигаться. Надеваешь наушники — на лицах прохожих даже облегчение появляется, честное слово! Но это уже из области очень индивидуальных и очень невнятных экспериментов, даже упоминания о которых должны быть темны, смутны и строго дозированы.

И последнее. Прогулки по городу с плеером — это вовсе не то же самое, что поездки в автомобиле с включенным радио. Все равно что героин с йогуртом сравнивать, право.

2000 г.

Вдруг нашел древний, еще в самом начале моей московской жизни исписанный блокнот; в очередной раз изумился способности некоторых — не то что забытых, практически несуществующих! — вещей возникать из небытия, обнаруживаться в карманах почти новых, совсем другой эпохе принадлежащих, пиджаков. Однако среди записей нашлось несколько забавных. Вот одна из них, насколько я понимаю, что-то вроде проекта создания как бы нового (на самом деле — одного из древнейших) направления искусства.

Искусство лжи

Огромная надпись "Здесь был Бог" — на церкви или на скале в Крыму (можно повторить в куче разных мест).

Огромная надпись "Это не белое" — снегом по снегу.

"Никому нельзя верить" — с участием любой известной художественной галереи. На вернисаж приглашаются только завсегдатаи и друзья галерейщика, то есть те, кто уже давно привык часто бывать в этом месте. На дверях галереи висит табличка с названием любой посторонней организации. Внутри создать обстановку офиса, посадить несколько специально нанятых незнакомцев, чтобы создавали видимость работы и устало объясняли ошарашенным посетителям, что никакой галереи здесь больше нет.

"Эльдорадо" — камни на каком-нибудь пляже за ночь покрываются «золотой» краской.

"Странное место" — выбирается какой-нибудь участок парка (леса) поляна с несколькими деревьями. Желательно зимой, когда деревья без листьев. Стволы деревьев за ночь выкрашиваются в некий неподобающий цвет (лиловый, оранжевый, голубой).