Взгляд незнакомки - Шеннон Дрейк

— Продолжайте, лейтенант.

Янки неловко поерзал на стуле. Брент понимал, что сейчас в этом человеке борются чувство долга и совесть, не позволяющая нарушить справедливость.

— Вашей репутации можно позавидовать, капитан Макклейн. Уверен, что вы об этом знаете. Ваш дом единственный, который мы сожгли между Сент-Огастином и Джексонвиллом.

Брент промолчал, только приподнял бровь и сделал лейтенанту знак продолжать.

— Многое делается не так, как надо, с обеих сторон, — задумчиво произнес Грир, посмотрел на свою трубку, потом снова перевел взгляд на Брента. — Говорят, капитан, что вы водите дружбу с индейским племенем, которое обитает в этих болотах. Кто-то из этих индейцев похитил жену нашего офицера из части, расквартированной в Форт-Тэйлоре. Поговаривают еще, что и вы приложили руку к этому делу, потому что леди — южанка. Есть и еще кое-что, капитан. Говорят, что муж леди просто свихнулся от злобы. Я был в Ки-Уэсте несколько дней назад и слышал, что лейтенант Мур добивается приказа отправиться в болота. Ясно, что он хочет разыскать свою жену. Но дело не только в этом. В Форт-Тэйлоре есть сведения, что индейцы снабжают припасами армию конфедератов, а это значит, что никто не может запретить северянам пойти войной на таких индейцев, которые воюют на стороне южан,

За все время длинной речи офицера янки Брент не шевельнулся и не проронил ни слова. Пустым взглядом он смотрел прямо перед собой, но это было обманчивое спокойствие. По спине пополз неприятный холодок. Брент испытывал страх, неуверенность и тяжелое предчувствие.

Он опоздал. Опоздал. Опоздал!.. Болота так далеко…

Мало того: он поставил своего друга Рыжую Лисицу в безвыходное положение, подверг его смертельной опасности. Эта мысль причинила Бренту большее страдание, нежели вид сгоревших «Южных морей». Злость от своего бессилия, словно тисками сдавила его сердце. Кендалл… Она была здесь в ту первую ночь. Именно здесь, в этой каюте, на борту «Дженни-Лин». Брент прекрасно помнил, как она тогда выглядела. Ее огромные, блестящие, соблазнительные глаза! Он помнил звук ее голоса, помнил, как она двигалась, как он прикасался к ней…

Брент вскочил со стула и рывком распахнул дверь каюты:

— Чарли! Рулевого к штурвалу! Идем мимо федералов к порту. Там совершаем маневр — и дальше к югу. Поднять все паруса, Чарли! Командуй!

Брент застыл, стоя на пороге каюты и слушая, как Чарли повторяет его приказ, поднимая команду.

Потом он повернулся к янки, который смотрел на него с плохо скрытой тревогой.

— Не волнуйся, янки, — тихо произнес Брент. — Мы высадим тебя и твоих людей где-нибудь на берегу. Ты не заслужил того, чтобы сгнить или умереть в тюрьме, лейтенант. Мы можем сказать, что убили тебя, потому что не было времени сдать тебя властям.

Грир прикрыл глаза.

— Спасибо тебе, мятежник, — прошептал он.

— Не за что, янки. Это я твой должник.

Капитан оставил своего пленника в каюте — в разложенных на столе картах не было никакой военной тайны.

Брент поспешил на палубу. Им предстояло пройти, стреляя из всех орудий, мимо федеральных кораблей, заполонивших Джексонвиллский порт. Была еще одна задачка — миновать затонувшую в устье реки шхуну.

Однако проблемы навигации сейчас меньше всего волновали Макклейна. Надо проскочить, и он проскочит. Он должен прорваться — у этой игры слишком высокие ставки.

Рыжая Лисица — человек, живущий по таким строгим законам чести, которые не снились ни одному джентльмену ни на Севере, ни на Юге, человек, многим рисковавшей ради дела конфедерации. То был его собственный выбор. Он не потребует ни платы, ни вознаграждения за свои поступки, так же как, и не примет утешения, если его действия приведут к трагедии.

Но еще более мучительной, чем мысль об индейце, который научил его настоящей дружбе, была мысль о Кендалл. У Брента слезы подступали к горлу при одном воспоминании об этой женщине. Его охватило отчаяние.

Они были вместе так мало, на это она показала ему, что такое настоящая любовь. Ее любовь опутала его сердце так прочно, что он не мог бы никуда уйти от нее, хотя и был свободен.

Кендалл…

Он явственно видел ее своим мысленным взором: ее изменчивые, как буря, глаза цвета индиго, ее медовые волосы, разметавшиеся по плечам в великолепном беспорядке.

Она воплощение красоты и грации. В ней был истинный, непобедимый дух Юга. Тот дух, ради сохранения которого они теперь шли на смерть. Тот неуловимый дух, который объединял сейчас бедного фермера и процветающего плантатора, а они желали только одного — одолеть сильнейшего противника. И дело здесь было не только и не столько в рабстве, и не в хлопке. Дух неприкосновенен, но Кендалл — она живая женщина с горячей кровью, и, прикасаясь к ее теплому телу, он прикасался к чему-то очень для себя дорогому, чем так страстно желал обладать…

В этом было все, за что он воевал, — гордость повстанца, его честь, его слава, его безграничная, непоколебимая любовь.

Oh, I wish I was in the land of cotton.

Old times there are not forgotten.

Look away, look away, look away,

Dixieland

[4].

Кендалл от души рассмеялась, закончив песню в сопровождении веселого дуэта, и потрепала по волосам маленького Чиколу.

— Хлопка, Чикола, хлоп-ка. Слушай внимательно и запоминай: хло-пок. Видел бы ты его во время сбора урожая! Он тянется на много миль, как поле нескончаемых облаков!

— Облаков, — торжественно повторил Хаджо, старший из братьев, и протянул пальчик к небу, повторив еще раз: — Облаков…

— Да, прекрасно. Ну а теперь слушайте дальше:

Oh, I wish I was in Dixie, away, away.

In Dixieland I’ll make my stand,

Тo live, to die, in Dixie!

Away… away… .away down south in Dixie![5]

Смеясь, дети подпевали ей. Чистые, высокие голоса взлетали к верхушкам сосен, возвышавшихся над маленькой сухой поляной, куда Кендалл каждый день уводила мальчиков — поиграть и позаниматься с ними. Иногда к ним присоединялась Аполка, но не только она. Полянка была недалеко от становища, и другие женщины, прихватив с собой детишек, приходили с любопытством поглазеть на странную белую женщину, которая с таким удовольствием занимается чем-то с сыновьями их вождя.

Кендалл и в самом деле была счастлива. На нее снизошло какое-то небывалое спокойствие, немало ее удивлявшее. Она не знала, что происходит в мире, но казалось совершенно невозможным, чтобы дела шли плохо.