Пастух своих коров - Гарри Гордон

— Сам небось нажраться хочешь, — засмеялся Митяй.

— И это тоже. Только Ксюша не допустит.

— Давай я тебя лучше отхлещу, — нарушил нечаянное молчание Яков Семенович.

— А что это вы размахались? — спросил Шурик. — Здоровая такая получится.

— Вон князь, архитектор. Ему видней, — подначил Митяй.

— Ничего не здоровая. Крестовик четыре на четыре. И в высоту полтора квадрата. И шатер шесть метров. С куполом и крестом получится метров тринадцать. С половиной. Леша, у тебя дом какой высоты?

Леша Благов, уткнув лицо в ладони, соскочил с полки и толкнул дверь.

— Восемь, — выдохнул он.

— Вот видишь, — сказал Георгий. — А доминировать над местностью кто будет, Пушкин?

На следующее утро Нашивкин глянул в окно и удивился — пусто было на стройплощадке, только Белка, коза Митяя, жевала рабочую рубашку Ваучера. Ближе к вечеру появился и сам Ваучер, притащил на плече мангал, медленно стал собирать щепу. Сел на обрезок бревна, зажег прозрачное пламя. Пришел Леня в чистой клетчатой рубашке, застегнутой на верхнюю пуговку. Он принес эмалированный таз с шашлыком и шампуры. Сновала туда и обратно Нинка, что-то приносила, хлопала себя по лбу, возвращалась и опять приносила.

— Что смотришь, никак не оторвешься, — сказала Валя. — Большая пьянка будет. А тебя не позвали, — неожиданно добавила она.

— Что меня приглашать, я не чужой, — пожал плечами Нашивкин, — да и толку…

— А ты сходи, ничего, — улыбнулась Валя. — Скажи, Таможня дала добро. Когда втихаря, — объяснила она, — за тобой не уследишь. А в обществе — все равно много не достанется.

— Ну что, отцы, празднуете? Закончили, что ли? — Андрей Иванович протер очки.

— Все говорят, что правды нет в ногах. Но правды нет и выше, — продекламировал Шурик и подвинулся на скамеечке. — Садись, Андрей Иванович.

— А как все-таки будет называться ваша колыбель революции? Имени кого?

— Действительно, князь. Ты об этом подумал? — сказал Митяй. — Ты хоть знаешь, что строишь?

— Как же не думал, — бодро ответил Георгий и погладил по плечу Ксюшу. — Ты не замерзла? Николай Угодник — самый подходящий святой. Покровитель рыбаков…

— Ну-ну, — усмехнулся Митяй, глянув на Якова Семеновича.

— Путешествующих…

— В общем, — засмеялся Леша, — посвятили часовню Кольке Терлецкому.

— Он, гад, вчера цепь от бензопилы чуть не спер, — вспомнил Ваучер. — Вертел все, разглядывал, а потом гляжу — хочет в карман положить…

— Ему наша цепь не подойдет. У него «Дружба», — заметил Митяй.

— Все равно…

— А назовите — Храм Христа Спасителя, — предложил Андрей Иванович. — Лужок удавится.

— Путешествующих, — повторил Георгий. — А вы разве не кочевники? Одной ногой в Москве…

— Правда, — сказал Леша. — Я и посты здесь не соблюдаю.

— Ты бы вообще молчал, — рассмеялся Митяй. — Расскажи лучше, как тебя звездили.

— Когда это было! В младенчестве. Я и не помню.

— Что это? — заволновалась Ксюша. — Расскажите. Ну, пожалуйста!

— Я расскажу. — Митяй повел плечами. — Леха у нас мажор. Папаня у него был крупный обкомовский партюган. И был у них такой обычай: как родится в их тусовке ребенок, они собирают бюро обкома, кидают в рюмку генеральскую звездочку, читают свои тезисы, потом цепляют звездочку младенцу на распашонку и нажираются импортной водкой по самую завязку.

— Врет всё, — усмехнулся Леша, — но в общем похоже.

— Кому все-таки часовня? — напомнил Андрей Иванович.

— Богомола надо позвать, — предложил Шурик. — Он все и расскажет.

Митяй повел бровью:

— Леня, сходи.

— Не надо ходить, — сказал Андрей Иванович. — Вот сейчас выпьем, я и пойду как раз мимо выселок. Позову.

Мангал дымил, отгонял комаров, но тепла не давал. Леня с Шуриком раздули костер. В ранних сумерках замерцали две фигуры. Макар и Евгения Георгиевна подошли к костру.

— Ой, как у вас тут… хорошо. Здравствуйте, кого не видела.

— Садись, Женечка, — уступил сосновую чурку Яков Семенович. — А я, я — костер поправлю.

— Правильно мыслите, — сказал Макар, — конечно же, Николай Угодник, если по справедливости. Я, правда, — он замялся, — пишу икону «Всех скорбящих Радость». Мне показалось, так точнее.

— Ребята, только без самодеятельности, — серьезно сказала Евгения. Ты, Георгий, на что благословения получал, на Николу? Тогда должен быть Никола. Не надо с этим шутить. А зять мой… То-то я смотрю, прячет. Я ж тебя просила: Макарик, покажи.

— Давай, Женечка, выпьем, — сказал Георгий. — Эх, братцы, что бы мы делали без русских женщин! Замерзла, Ксюша?

«Много бы чего», — подумал Яков Семенович, но промолчал.

— А все знают, — Евгения отпила глоток, — что Николай Угодник — это Дед Мороз?

— Все, — сказал Шурик.

— А ты расскажи, тетя Женя, — попросил Митяй. — Не все ж такие умные.

Евгения рассказала о житии Николая Мирликийского, о его подвигах.

— Так что, ребята…

— Кайф, — сказал пьяный Леша. — Какой кайф! — И запел:

В лесу родилась елочка,

В лесу она росла…

Но песню почему-то никто не подхватил.

— Вот вы говорите — чудеса, — раздался голос из темноты. — А я видел чудо собственными глазами. Не дай Бог!

— Это ты, Сан Саныч? — вгляделся Митяй. — Что так поздно? Уже и шашлык весь съели. Или Таможня добро не давала?

— А Таможня здесь, Дима, — откликнулась Валя, сверкнув очками. — Ну, налейте моему, а то ему уже чудеса мерещатся.

— Правду говорю, — сказал Нашивкин, степенно принимая стакан. — Когда я на базе еще работал.

— Не надо, Саня, — поежилась Валя. — Нехорошо все это…

— Вот как раз в июле, — продолжил Нашивкин, — нет, вру, в августе. После захода солнца стояли мы с юнгами на плацпарадном месте, на линейке, по-простому. Дело шло к отбою. Тут она и появилась. Точно такая, как на картинках. Или в кино. Здоровая такая, четыре иллюминатора, а из них — прожекторы, весь лес аж белый. Бесшумно так приземлилась и свет погасила. Стою — ни живой ни мертвый и только бормочу: «Господи, твоя сила, Господи, твоя сила…» — откуда только слова взялись. Юнги мои, ребята молодые, бросились было к ней, да так и замерли. Не пускает. Сам воздух не пускает. Сколько времени так прошло — не могу сказать. А только она поднялась тихонько и ушла сквозь лес…

— Тут рядом, на Волге, разлом. Я читал в интернете, — сказал Шурик. — Тектонический, — пояснил он. — Отсюда и чудеса.