Судьба педераста или непридуманные истории из жизни… - Зяма Исламбеков

– Ну, что нового в Чикаго? – спросил хозяин, когда Берман вернулся из поездки.

– Да ничего нового, – лаконично ответил Гарри.

– Не может быть, чтобы в таком большом городе, как Чикаго, не было ничего нового!

– Ну, разве что собаки разлаялись…

– С чего бы это?

– Так ведь когда магазин загорелся, там столько пожарных понаехало, и потом эта толпа – зеваки, полицейские…

– Полицейские? А что они там делали?

– Ну как же? Они ведь обязаны были арестовать поджигателя. По правде говоря, я и сам сразу догадался, что это ваш братец устроил пожар. Думаю, он рассчитывал получить страховку.

– Да уж, от этого мошенника – моего братца другого я и не ожидал! В этом нет ничего нового для меня!

– Вот и я говорю: в Чикаго ничего нового.

– Слушай, Виктор Иванович, где ты их берешь, а? – генералу анекдот понравился. Он искренне смеялся и явно хотел продолжения. Очки от смеха упали на стол, глаза слезились. Генерал вдруг почувствовал колоссальный прилив сил и энергии. – Так, давай-ка ещё!

– Пожалуйста. Умер мужик. Сидит на небесной сортировочной станции, ждет своей участи. Мимо проходит поезд с табличкой «в Ад». Делает короткую остановку, и тут в окне напротив мужик видит свою тещу. Мужик ненадолго опешил, потом совладал с собой и говорит: «Мама! Рад Вас видеть! Вы куда, на процедуры или на работу?»

– Виктор, скажи, ты сам, что ли всё сочиняешь, а? – генерал мелко трясся от смеха.

– А вот ещё, – со спокойным лицом продолжал Виктор Иванович. – Едут два графа в поезде, курят сигары, ведут беседу. Один говорит.

– Лорд Честертон, мне поведали очень забавную историю, однако не верится, что это правда. На одной охоте загонщики добросовестно выполнили свою работу, но огромному льву каким-то образом удалось вырваться из окружения, и он бросился на охотника. Тот дал деру, и представляете, перепрыгнул трехметровый забор заброшенного полигона! Но и это еще не все! Через секунду он вдруг перепрыгивает обратно, как Вы догадались, уже совершенно без разгона и падает аккуратно на льва. Животное, разумеется, издохло. Невероятно, правда?

– Согласен.

– Интересно знать, что было по ту сторону забора?

– Крокодил.

– Вы так думаете?

– Я знаю. Тем охотником был я.

– Всё, всё, всё, хватит! А то я сейчас лопну от смеха, – Лобов сквозь смех выдавливал из себя слова. Он стучал по столу, раскачивался взад-вперед, конвульсивно дергался….

– Разрешите идти? – с улыбкой спросил профессор.

– Давай, шуруй на лекцию. Да, и пусть зайдет Ирина Дмитриевна.

Виктор Иванович пошел в канцелярию выписывать командировочное удостоверение, а секретарь Лобова, Ирина Дмитриевна, довольно симпатичная, крупная, выше генерала почти на целую голову, в очках, и самое главное – моложе него лет на 25-30, с большим ежедневником в руках зашла к Николаю Михайловичу.

– Ирочка, мне бы чайку с лимоном. Сделай нам, как обычно и давай мы с тобой посмотрим список на премию, – с улыбкой, ещё не успокоившись от анекдотов, молвил Николай Михайлович.

– Хорошо, Николай Михайлович, – Ирина Дмитриевна вышла из кабинета не к себе в приемную, а в комнату, дверь в которую была почти за спиной Николая Михайловича. Она сразу же стала готовить чай с лимоном и делать бутерброды с красной икрой, с палтусом, с бужениной.

– Ириша, готова? – не прошло и пары минут, как Николай Михайлович, вставая из-за стола, снял китель и в рубашке с форменным галстуком, в отглаженных брюках и сияющих ярким блеском форменных полуботинках пошел к входной двери кабинета, чтобы его закрыть на ключ. Дойдя до двери, он вдруг решил, что правильнее будет закрыть дверь в приемную.

В приемной никого не было. Закрыв изнутри дверь на замок, Николай Михайлович плотно прикрыл дверь в кабинет и не спеша зашел в «кандейку» к Ирине Дмитриевне, которая была в одних трусиках и бюстгальтере.

– А что, ты ещё не готова? – удивился Лобов и начал привычно раздеваться. Галстук, рубашку, носки, брюки, майку, трусы он снимал быстро, по-военному, и аккуратно складывал и вешал на спинку стула. На всё про всё у него ушло не более двух минут. Раздевался он быстро, спокойно, но, как всегда, с некоторой осторожностью.

Когда Лобов полностью разделся, то вдруг испуганно бросил взор на незашторенное окно.

– Окно, Ира! – громким шепотом скомандовал Николай Михайлович.

– Ой! – только и вырвалось из Ирины Дмитриевны, пулей метнувшейся к шторам.

На широком кожаном диване парочка практически без прелюдии неспешно делала то, что по-простому называется…

Соитие длилось не долго, минут пять-семь. Ирина Дмитриевна пыталась изобразить страсть с оргазмом, а Николай Михайлович то и дело вспоминал профессорские свежие анекдоты.

– Ты знаешь, – Лобов лежал на спине, а Ирина Дмитриевна на правой его руке, на левом боку, задрав правую ногу на лобовскую правую ногу, – надо бы Виктора поощрить премией. Ты как полагаешь, можно ему дать половинку?

– Конечно. А почему только половинку? – удивилась Ирина Дмитриевна.

– А потому, солнышко, что другая половинка вместе с целой, значит, опять будет тебе, – Николай Михайлович хорошо понимал, что в небольшом коллективе, где все следят друг за другом, где все денежные потоки проходят через кассу по общей ведомости, где все видят суммы и т. д., опять будут пересуды и перетолки по поводу финансового «расизма» в отношении профессора, который был и лицом всего института, если не сказать более, и белой вороной, бельмом на глазу у генерала.

Все выступления Виктор Иванович делал эмоционально и профессионально. Профессор, разумеется, не был экзальтированным шизофреником, аля-Владимиром Вольфовичем, блестящим оратором и полемистом, но, вне всякого сомнения, Захаров был хорош. Он был даже лучше первого зама, тоже доктора, профессора, полковника, который всё время делал наезды на Виктора Ивановича, не без основания побаиваясь острой конкуренции. Личный состав института видел превосходство, особенно интеллектуальное и материальное, Виктора Ивановича над всем руководством, не говоря уже об обычных сотрудниках. Большинство завидовали и пакостили Захарову как могли, но ценили в нем способности и яркие таланты. И лишь единицы просто боготворили и преклонялись перед профессором. Трудно поверить, но Виктора Ивановича обсуждали все и каждый день. Ему перемалывали косточки, ему приписывали какие-то истории, которых он никогда не совершал и которые были просто за гранью возможного, за гранью понимания. И вот в таком коллективе трудился молодой, энергичный, талантливый профессор, карьера которому была просто заказана из-за его неординарности, из-за его успехов на фоне общей серости, безделья и глупости.

Но вернемся к нашему герою, к генералу Лобову, который имел левак в своём институте в отличие от Виктора Ивановича, придерживавшегося принципа: где живешь и где работаешь – там ни-ни. А какого конкретно института? Виктор Иванович подрабатывал в нескольких институтах города, как и Николай Михайлович. О! Вот, то-то и оно!? Значит, в одних институтах Виктор Иванович мог пошуровать, поматросить, а в других нет?! Увы, но принципы свои Виктор Иванович частенько прятал в своих штанах. О них он забывал и на бильярде, и на море, и в гараже…. Тот ещё был козел!