Рубеж - Евгений Васильевич Шалашов

разведку, чтобы они начали искать центры, где могли проводиться подобные исследования. Но очень хотелось бы, чтобы вы привлекли к работе и армейскую разведку. — на этом моменте он закашлялся, но продолжил. — Вы ведь отдали мне приказ, что нужно создавать контрразведку, а я уж и разведку организовал. Надеюсь государь император меня за это ругать не станет.

— То что не доложили, это безусловно плохо, и такое я не одобряю, — немного подумав, ответил я. Однако за проявление инициативы, рукопожатие перед строем вам причитается, — хмыкнул я.

— Просто моя разведка пока ещё в зачаточном состоянии и я не решался вам докладывать, пока от неё не будет достаточно толку, — продолжил оправдываться Столетов.

— Ну что же, вот теперь и потренируется ваша разведка. Можете ибо позвонить, либо написать бумагу Шапошникову, с просьбой о содействии. Укажите, что я согласие дал. Думаю, что моей визы здесь не потребуется.

Да уж, новости Столетов принёс не самые радостные. Право слово, ведь не китов же теперь истреблять пачками? Кажется, в Дании был такой священный праздник, когда жители массово истребляли дельфинов. Но мы ведь не варвары какие, да и жалко рыб, тем более китов. Всё же это большие благородные животные, и у меня они всегда вызывали восхищение.

Что касаемо акул, тут вообще ситуация странная. Вообще удивительно, что две рыбины, пускай и большие, (как я помню, большие белые акулы могли достигать длины шести метров), смогли повредить подводные лодки. Может, тоже какие-то специально выведенные мутанты. Иначе у меня других объяснений нет. Либо брак на производстве. Ну сколько весит акула? Триста килограмм, быть может триста пятьдесят. Но чтобы она огромный металлический винт смогла повредить, тут должно быть что-то ещё.

В общем, надо думать.

Задачу Фраучи я выдал. Заодно и Анне надо будет такую же задачу передать. Пускай поспрашивает среди знати Альбиона, может, нападёт на след какого-нибудь ихтиолога, который увлекается крупными рыбами.

Следующую недобрую весть принесла мне Ольга Николаевна. И эта новость, несмотря ни на что, признаюсь честно, выбила почву у меня из-под ног. Великая княгиня вошла ко мне в кабинет и долго не решалась начать разговор. Рассказала о последних подвижках в переговорах с китайцами. Рассказала о том, как споро работают медики на новых госпиталях, построенных в бесхозных, пустующих ныне дворцах столицы. Однако несмотря на радостные новости, которые она рассказывала, я видел, что матушка места себе не находит. Хочет начать какой-то разговор, а не решается. В итоге я сам начал:

— Говорите уже, Ольга Николаевна, что не так? Ведь вижу же, что вы хотите что-то мне рассказать, а всё не решаетесь. Что произошло?

— Ох, Сашенька, Сашенька… Беда произошла, — судорожно вздохнула она. — И я даже не знаю, как тебе об этом говорить, но и молчать нельзя. Сам же ведь потом узнаешь, и меня не простишь.

— Так говорите, чего откладывать, — сказал я максимально спокойным тоном, хотя внутренне напрягся и приготовился к любым ударам судьбы.

— Да вот пришли вести по медицинской части, — начала она. — Санитарный поезд обстреляли на территории Белоруссии. Очень хитро его подловили. Там парашютисты высадились, вооружённые пулеметами и гранатомётами. Видимо, на него и охотились. Правда, ума не приложу, зачем им это. И пытались в ходе операции вывести поезд из строя.

— Так что в итоге, мы лишились этого поезда? — напрягся я, подсчитывая в уме, какие это повлечёт за собой расходы. Всё-таки поезд — это не пара кирзовых сапог, расходы там ого-го. И, кстати, удивительно что об этом докладывает Ольга Николаевна, а не генерал Шапошников.

— Да поезд-то спасти удалось, — тут же успокоила меня Матушка. — Там и медики, и легкораненые солдаты за оружие схватились, и хорошенько надавали диверсантам. А потом и мотострелковая пехота подоспела…

— Тогда я вас не пойму. Что же тогда плохого в этой новости? — спросил я.

— Да, видишь ли, Мариночка была на том поезде.

— Мариночка? — переспросил я.

— Да, Марина. Ну, та девушка, которая помогала мне по больнице.

— Да, я помню, — ответил я, уже чувствуя неладное, но не решаясь спросить, что именно хочет мне рассказать матушка.

Ранена или убита?

— Пожалуйста, — наконец-то собрался я. — Расскажите, что было? Что с Мариной?

— Марина убита, — наконец, сказала матушка, не решаясь посмотреть мне в глаза.

А я осел в кресле.

Да, я давно уже отпустил копию своей жены из прошлого мира. Да и события, происходящие вокруг меня, мне в этом помогли. К тому же, с Софией нас уже столько всего связывает, что совместный опыт этого года превысил всё, десять лет совместной мирной жизни с моей бывшей женой. Однако Марина мне никогда не была чужой. И в груди моей сейчас защемило.

Нет, конечно, глаза у меня не на мокром месте, да и не мальчик я, чтобы слёзы лить, император как-никак. Хотя на душе-то как погано!..

— Как это произошло? — спросил я у матушки.

Ольга Николаевна тяжело вздохнула.

— Ну, как это обычно бывает? Вражеские солдаты с двух сторон взяли поезд в клещи и принялись его обстреливать. Они ожидали, наверное, что там одни медики, да раненые солдаты не способные вести бой, но не тут-то было. Там и оружие было, и солдаты боеспособные. Они быстро организовались, причём Марина не хуже опытных бойцов действовала. Она вместе с раненым молодым поручиком организовала оборону и взяла на себя часть командования. При том, что солдаты сами удивляются, как слушались девчонку, которая, впрочем, давала дельные указания. И билась она до последнего, не подпуская вражеских солдат близко к вагонам, пока остальные грузили тяжелораненых в вагоны. Сама нашла где-то автомат и отстреливалась. В итоге вместе с тем молодым поручиком они остались вдвоём, но атаку отбили. Поручик выжил, а Марине шальная пуля попала прямо в сердце. Марина погибла с честью. Потом, конечно, подоспела наша мотопехота, диверсантов уничтожили. Но дело было сделано. И раненые защищены, и диверсанты своё грязное дело сделали, убив нашу девочку.

Ольга Николаевна не сдержалась и пустила-таки слезу, однако отвернулась от меня, чтобы не показывать мокрые щёки.

— Да уж… Помянем? — спросил я.

— Выпьем, — кивнула матушка.

В общем, сегодня ни о каких делах и работе речи быть не могло. Душа моя была не на месте. Жалко всё-таки её. Она хоть и не та Марина, которая родила мне двух сыновей, но всё равно она была важным для меня человеком, хоть я в последнее время этого и не показывал. Да и не имел права показывать, не знаю, к радости, или к сожалению.

С Ольгой Николаевной мы просидели пару часов, после чего она пошла в свои покои, чтобы оставить меня со своими думами. И стоило ей выйти, как ко мне забежала горничная.

— Ваше императорское величество, ваше императорское величество! Там, там! — она закрывала рот рукой и пучила в испуге глаза.

— Что там? — сразу напрягся я.

— София! — только и произнесла она, а мне уже и не нужно было слушать дальше.

Я вскочил с места, и в один прыжок подскочил к горничной.

— Где она? — рявкнул я.

— Она в машине внизу, только что приехала, — зачастила девушка. — Машина вся разбитая!

Кое-как сдерживая вспыхнувшую внутри ярость, я бросился вниз.

— Кто посмел это сделать? Узнаю — убью! — рычал я, несясь вниз в холл.

Потом до меня стало доходить нечто иное. Что значит разбитая машина? И что София в ней делает? Почему я не в курсе?

Потом до меня стало ещё кое-что доходить. А ведь и правда. София утром отпросилась-таки у меня на каток. Так я и разрешил, уверенный в том, что она попробует покататься на катке в угодьях Царского Села, что залили по моему приказу. О том, что она может куда-то поехать на каток… Да у меня и мысли такой не было! А оно вон как получается.

А ведь на меня же ещё Ольга Николаевна пыталась повлиять, чтобы я дал девочке развеяться. Они что, все с ума посходили? Да я их…

Наконец я добежал до холла и выбежал на улицу. Перед парадной и вправду стояла машина, вся в выбоинах. Я испугался, что это пули, но нет. Выбоины такие, будто бы в машину швырялись камнями или ещё чем потяжелее, но явно не боевыми снарядами.

София стояла у автомобиля живая и невредимая, чересчур спокойная. Напротив, вокруг неё кудахтали фрейлины, а она их успокаивала, мол, всё хорошо, всё хорошо, не надо тут поднимать панику.