Из жизни кукол - Эрик Аксл Сунд

— И тем не менее девочки заехали к вам домой?

— По всей очевидности.

— Мы установили, что сегодня около шести утра они были в Упсале. Сняли деньги из банкомата или до, или после того, как заехали к вам. Вы говорили, что вышли из дома около семи?

— Да, без нескольких минут семь. Без пяти-без десяти семь.

— И из уголовной полиции вам позвонили, когда вы уже ехали на работу, чуть меньше, чем через час?

— Да. Я уже говорил: они хотели прислать сюда своего человека.

— Вы можете подтвердить, что всю ночь оставались у себя в квартире?

Луве не поверил своим ушам.

— Вы думаете, я им помог? И записку они оставили в знак благодарности?

— Отвечайте на вопрос.

— Нет… Я спал, один. Я сейчас ни с кем не живу.

— Хорошо, спасибо. — Женщина бегло просмотрела свои записи. — Можете добавить еще что-нибудь, что помогло бы полиции?

Луве поразмыслил.

— Вчера незадолго до терапевтической сессии с Новой связался через чат один человек, и Нова сказала, что уверена — именно он занимался ее обработкой пять лет назад.

Женщина вздрогнула.

— И кто это?

— Не знаю… Во всяком случае, она мне так сказала. Он называет себя Петер, или Повелитель кукол. Еще — Puppet Master, или Master of Puppets.

Женщина записала и поинтересовалась, о каком чате речь.

— Забыл спросить. Но насколько я понял, тот человек вчера удалил свой аккаунт. У вас есть мобильные телефоны девочек, там должен быть мессенджер.

— Значит, у здешних девочек есть круглосуточный доступ к телефонам и интернету?

— Да, за исключением, разумеется, времени сессий. Интернат — не тюрьма.

Женщина кивнула, и Луве показалось, что она закатила глаза.

— Кстати о телефонах, — сказала она. — Одна из воспитанниц сообщила, что ночью ее разбудил телефонный звонок. По ее словам, звонил телефон на посту дежурного, и ответил мужчина, который дежурил ночью.

— Вот как? Ну… Я уже говорил, что ночью меня здесь не было.

— Странно, что ваш служащий-почасовик, Эркан, утверждает, что сегодня ночью ни с кем не говорил по телефону. И ни вечером, ни ночью не заметил, чтобы кто-то убегал. Разве Эркан здесь не для того, чтобы следить, на месте девочки или нет? У вас не делают контрольных обходов?

— Нет, только в случае каких-то сбоев.

— Из записей следует, что Эркан работает здесь время от времени почти два года. Насколько хорошо вы его знаете?

Эркан дежурил обычно по ночам и чаще всего заступал на пост уже после того, как Луве уезжал домой. Дипломированный медбрат, хорошие рекомендации, девочки и персонал его обожают.

— По-моему, толковый парень, — сказал Луве. — Но Эркан пришел в интернат еще до моего появления здесь, и как человека я его знаю не очень хорошо. Мы видимся на рабочих собраниях, но не более того.

Женщина изучающе посмотрела на него.

— А что вы скажете о сбежавших девочках? Может быть, полиции следует что-нибудь учитывать во время возможного задержания?

Луве задумался. Делиться с полицией подробностями терапии пока не обязательно, не сказано еще ничего такого, что могло бы отменить врачебную тайну. Луве решил быть немногословным.

— Обращайтесь с ними бережно, — попросил он.

Женщина кивнула, но, похоже, его совет не вызвал у нее особого интереса.

— А какие у вас отношения с Фрейей Линдхольм?

— Никаких. Я ее никогда не видел, она сбежала до того, как я приступил к работе… Вы думаете, исчезновение Фрейи имеет какое-то отношение к побегу Новы и Мерси?

— Мы пытаемся это выяснить.

И женщина из полиции подчеркнула что-то у себя в блокноте.

Фрейя, подумал он, когда женщина ушла.

Нова и Мерси. Теперь их здесь нет.

На столе перед ним лежали записи, сделанные во время последней сессии с Мерси. В них значилось: Самос. Берег смерти.

И Алиса тоже.

Ее здесь нет.

На документе, лежавшем перед Луве, Свен-Улоф Понтен своей подписью удостоверял, что терапия его дочери завершена.

Луве откинулся на спинку кресла и увидел, что окно не особенно отчистилось. Вдоль переплета и на отливе остались кроваво-красные пятна.

Поговорить бы сейчас с кем-нибудь. Луве захотелось взять телефон и кому-нибудь позвонить. Поговорить обо всем. И еще ему хотелось, чтобы сегодня вечером кто-нибудь ждал его дома. Они выпили бы вина, сидя на диване, и продолжили разговор.

Какое грустное слово — “бы”.

Но винить приходится только самого себя, потому что он сам выбрал свое одиночество.

Хотя одному человеку Луве мог бы позвонить. Она бы обрадовалась, может, даже захотела бы поговорить, а может, и встретиться.

Но к такому шагу он еще не готов.

По этой дороге он еще не ездил, по старому шоссе Е-4 между Мармой и Скутшером. За окном простирались поля, луга и рощи, которые летом наверняка выглядели, как на картинке, но при нынешней погоде превратились в нечто печально-унылое.

Ингмар Бергман напал на Колина Нютле, подумал Кевин и свернул на шоссе номер 76.

Через пару минут он был уже возле интерната — низенького здания желтого кирпича, с плоской крышей; оно напомнило Кевину детский сад или начальную школу где-нибудь в пригороде Стокгольма. Кевин припарковался возле полицейской машины.

Женщина из полиции Евле встретила его у поста дежурного, и они сели в столовой.

Женщина как раз закончила допрашивать заведующего.

— На мои вопросы он отвечал немного уклончиво, — заметила она, — и с некоторой враждебностью. Понимаете, о чем я?

— Вероятно, из-за врачебной тайны?

— Отчасти да. Но это весьма расплывчатое понятие. Если бы он хотел помочь нам, то рассказал бы все, что ему известно об этих двух девицах.

Женщина налила кофе в обе чашки и стала объяснять, как обстоят дела. Двое ее коллег по очереди допрашивали девочек и персонал интерната.

— Ночного дежурного зовут Эркан Джихан Дениз. Поговорите с ним, вам может быть интересно. Когда мы явились его допрашивать, он первым делом предложил нам какие-то турецкие конфеты.

— Турецкие?

— Да, выставил тарелку с какими-то сладостями. Как будто мы пришли к нему кофе пить.

На столе лежали копии документов Новы и Мерси, и коллега из полиции Евле рассказала о девочках такое, что у Кевина исчезли последние сомнения. Да, именно этих девочек они с Лассе ищут уже почти месяц.