Кошки ходят поперек - Эдуард Веркин
Шрифт:
Интервал:
– Чего надо? – спросил я. – У меня сейчас не самое лучшее настроение...
– Ты еще самого главного не знаешь, – сказал Шнобель.
– Чего я не знаю?
– А того ты, иван, не знаешь, что эта кобыла неспроста понесла.
– Какая кобыла?
– Какая, какая! Иван, ты что, тормознухой закинулся? Та кобыла, что тебя чуть не убила...
– И что кобыла?
– Я видел все. – Шнобель перешел на телефонный шепот. – Все, до последнего пикселя!
– Что ты видел, Шнобель?
– Этот урод Чепрятков выстрелил из рогатки. Пулька попала в лошадиную ляжку, лошадь и рванула. А ты как раз на лошади и едва не убился.
– Кто-нибудь еще видел? – спросил я.
– Нет. Я единственный свидетель этой зловещести.
– Тогда о чем разговаривать? Чепрятков, как всегда, отвертится, а потом нам по мордам еще надает. Не, Шнобель, не покатит. А тебе советую заткнуться, попусту не болтать.
– Сам заткнись, иван.
Шнобель отключился.
Я был, конечно, разозлен. Но на самом деле поделать ничего было нельзя. Оставалось ждать. Удобного случая. Чтобы расправиться с Чепрятковым наверняка.
Второй звонок последовал почти сразу же за первым, я даже трубку не успел в карман спрятать.
– Шнобель, ты просто урод! – крикнул я. – Я же сказал тебе заткнуться! Заткнись, Шнобель!
– Кто урод? – спросил удивленный голос.
Я прикусил щеку.
– Кто это? – осторожно спросил я.
– Это Лара. Помнишь, ты заходил с диском?
– Ну да, помню, как же такое забыть. А что?
– Мне надо с тобой поговорить.
Я услышал, что голос у Лары взволнованный, впрочем, может, мне это показалось.
– А что случилось? – осторожно спросил я.
– Ты диски перепутал, – сказала Лара.
– В смысле?
– Ты должен был принести диск с извинениями, а принес совсем другой. Тетя Надя стала смотреть диск, а на нем какой-то сарай. Вы там еще какую-то радиостанцию испытываете...
– Погоди! – Я стукнул себя по голове.
Сильно стукнул, до боли. Бросился к плееру, воткнул диск. С экрана слащаво улыбались я и Гобзиков. У меня была глупая рожа, впрочем, такая у меня частенько бывает.
– Блин!!! – ругнулся я. – В самом деле перепутал... Слушай, Лар, я сейчас подвезу тебе другой диск, ты не беспокойся...
– Не надо, я сама подъеду. Хочу поговорить.
– О чем?
– Приеду – поговорим. Ты не против, надеюсь?
– Да не...
– Тогда называй адрес.
Я назвал. Через несколько минут возле ворот забибикало. Я плюнул на домофон и побежал встречать Лару персонально.
Лара приехала на такси.
– Привет, – сказал она.
– Привет. Пойдем в трубу.
– Куда?
– В трубу. У меня труба. Ну, типа, дом на дереве, только под землей.
– Под землей, так под землей.
Мы спустились в трубу. Мне было слегка неудобно, что я живу в трубе, но потом я вспомнил Диогена и успокоился. Диоген вообще в бочке жил, а как прославился.
– Нормальная труба, – оценила Лара. – Из газопровода вырезал?
– Это ракета «СС-18», – соврал я, – «Сатана», ее прямо с завода привезли...
– «Сатана» не такая... – Лара похлопала по стене трубы. – Ладно, впрочем. Тут у тебя плеер есть?
Я кивнул.
Лара вставила диск. Кино пошло.
– Это сарай Гобзикова, – принялся объяснять я. – Он какие-то опыты там проводит, мир, наверное, уничтожить хочет. Такой маньяк, алхимик, одним словом. Или алфизик. Алхимичит потихонечку. Знаешь, люди сейчас разной фигней ведь занимаются, я знал одного перца...
– Кого? – вздрогнула Лара. – Кого ты знал?
– Перца одного, чудика, короче... Ну, чела, бобика, значит, хомуля. Так вот, у него такая была фобия, что ли, – он суши любил делать. Есть не любил, а делать любил. Собирался создать русскую суши-школу. И делал эти суши из грибов, щавеля, дубовых листьев, из лягушачьей икры, из щучьих жабер. В итоге заработал себе паразитов, до сих пор лечится.
– Нет, я не про того перца... Ладно. Тут в фильме одна вещица меня заинтересовала. В сарае.
– Да у него много там разных вещичек интересных, кунсткамера сплошная. Гобзиков – он изобретатель. Механик, типа.
– Механик? – снова удивилась Лара.
– Угу, – кивнул я. – Юный химикас, короче. Пуговичник говенный...
– У него на самом деле много интересных вещей... Он пустит посмотреть?
Вот уж вот. Не ожидал, однако.
– А чего не пустит-то? – сказал я. – Пустит. Можем прямо сейчас поехать, если хочешь. У меня мопед. Ты на мопеде не боишься?
– Не. На мопеде классно, наверное...
Молодец, подумал я. Девчонки не любят мопедов и мотоциклов, от них у девчонок прически портятся. А Ларе, видимо, по барабану. Но на всякий случай я сбегал домой, в свою комнату, достал танкистский ретрошлем – в своем я как-то катал Мамайкину, не хотел, чтобы Лара надевала шлем после нее. И старые авиаторские очки принес, даже еще в кожаной оправе. Куртку брать не стал, куртка у Лары своя была.
От шлема Лара не стала отказываться, а очки упрямо оставила свои. Вид у нее был, правда, слегка инопланетный, но даже оригинально так получилось. Я сбегал на кухню, утянул пол лимонного пирога, завернул половинку в фольгу. Потом мы прошли в гараж.
Я заправил мопедку, и мы выкатились на улицу. Дорогу на улицу Красных Партизан я теперь знал, посему решил немного срезать через центр, проскочить по второстепенным улочкам. Ехал быстро, с завалами и чирками, но Лара на все мое искусство езды внимания не обращала, видимо, подобные скорости ей были не в новинку.
Мы ехали по нешироким улочкам, ехали, все было нормально, но роняйка, присосавшаяся к моей шее, продолжала свою разрушительную деятельность. Нет, я не упал, хотя, может быть, было бы лучше, если бы я упал. Хотя нет, не лучше, я все-таки не один был.
На перекрестке улиц Водопьянова и Станкостроителей я заметил их. По тротуару под голыми прутастыми тополями шагали Мамайкина и Лазерова. Лазерова с пекинесом, Мамайкина сама по себе. Во крапива, не в тему совсем, роняйка.
Я быстренько огляделся в поисках какой-нибудь там подворотни. Подворотен в обозримом пространстве не намечалось, свернуть было некуда. Да и Мамайкина меня уже заметила, сначала слегонца оторопела, затем быстренько зашепталась с Лазеровой и принялась указывать в меня лакированным ногтем мизинца.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!