Оставь мир позади - Румаан Алам

– Хочешь остаться здесь? – Аманда хотела, чтобы он сказал это первым.

Он пытался вспомнить, сколько у него сигарет. Он действительно хотел остаться. Несмотря на больного подростка, несмотря на отсутствие никотина, несмотря на тот факт, что это был не их красивый дом. Клэй боялся, но, возможно, они могли бы собрать все свое мужество, и этого мужества будет достаточно, чтобы сделать что-нибудь, что угодно, чем бы это ни было.

– Здесь безопасно. У нас есть электричество. У нас есть вода.

– Я сказала тебе наполнить ванну.

– У нас есть еда и крыша над головой, у Д. Х. есть деньги, и мы есть друг у друга. Мы не одни.

Они одновременно были и не были одиноки. Судьба у них общая, но остальное всегда индивидуально, неизбежно. Они долго лежали вот так. Не разговаривали, потому что было нечего обсуждать. Звуки, издаваемые спящими детьми, были неумолимы, как океан.

СУХАЯ ТЯЖЕСТЬ НА ЯЗЫКЕ И В ГОРЛЕ. Дрожь, которая мешала ей видеть, грубая тупость похмелья, о боже, они были слишком стары для этого. Когда они научатся не быть такими? Аманда выскочила из кровати, чтобы попить из раковины в ванной, случайно лизнула металлический кран. Она знала, что ее стошнит: в определенный момент это всегда становится ясно. Иногда просто нужно признать то, что ты и так знаешь. Соль на языке. Она согнулась в талии как йог, созерцая унитаз, затем последовало что-то вроде отрыжки, но со жжением в задней части горла, и освобождение. Рвота была жидкой и розовой, как фламинго (понятно?). Она позволила рвоте покинуть свое тело. Глаза слезились, но она не отводила взгляда. Живот охватил спазм – один, два, три раза, и рвота вырвалась из желудка в горло и в воду. Как только дело было сделано, она смыла ее, прополоскала рот, и ей стало стыдно. Тем утром так должны были себя чувствовать люди по всему миру.

Клэй слышал ужасные звуки рвоты. Под такой аккомпанемент не подремлешь. В комнате было слишком жарко от слишком большого количества тел. Ночью в какой-то момент кондиционер выключился. Это было такое похмелье, когда хочется распахнуть окна, снять с постели белье и проложить себе путь обратно к добродетели. Шумная, влажная революция в желудке. Это было бы некрасиво.

Арчи сел и посмотрел на отца. Пробормотал, словно с набитым ртом:

– Что происходит?

– Принесу нам воды.

Заметил ли он, что Роуз не было? В тот момент это не казалось странным.

Клэй наполнил стаканы. С облегчением отпил из своего, затем снова наполнил.

– Рози.

Он окликнул пустой дом. Ответа не было. Ледогенератор в холодильнике завибрировал, как он периодически делал. Нести три стакана было непросто, но он справился.

Бледная Аманда сидела на краю кровати. Арчи натянул на голову подушку.

– Выпей все. – Клэй поставил стаканы на стол. Всякий раз, когда болеешь чем-то неизвестным, предполагается, что ты должен пить воду. Вода – это первая линия обороны. А вдруг что-то витало в воздухе – вдруг шторм принес нечто большее, чем тропических птиц, – и что-то было в воде, все стало системой замкнутого цикла, он этого не знал.

– Спасибо, дорогой, – сказала его жена.

Клэй сорвался с места, рысью пробежал по коридору и резко хлопнул дверью. Ванная пропахла рвотой Аманды и его собственным дерьмом: полуночный запой вылился из него за секунды. Душ был как покаяние, анус жгло, он все полоскал и полоскал рот и сердито сплевывал воду на кафельную стену. Знал ли он: это похмелье или симптом чего-то похуже? Он не знал.

За стеной Аманда открыла дверь на задний двор, где сладкий воздух был полон света. Она хотела снять постельное белье, но ее мальчик все еще валялся в кровати.

– Как ты себя чувствуешь, детка? – Она подумала, что он уже больше похож на самого себя.

Арчи пытался найти подходящий ответ. Он чувствовал себя странно, или дико, или сонно, или как-то еще, но именно так он чувствовал себя всякий раз, когда просыпался в районе полудня. В тот момент он ощущал злость или нечто ей подобное, отвернулся от матери и натянул одеяло на голову.

– Нужно померить тебе температуру. Мы так волновались, я хотела отвезти тебя к доктору Уилкоксу сегодня, когда вернемся, но, может быть, не придется.

Арчи раздраженно застонал.

– Мы возвращаемся?

– Давай-ка. Я знаю, тебе хочется спать, но сядь прямо, дай маме на тебя посмотреть. – Аманда села на кровать рядом с сыном.

Он потянулся, чтобы сесть, но медленно: это был одновременно протест и способ продемонстрировать упругую работоспособность подросткового тела – угол, постепенно превращающийся из тупого в острый.

Прижав тыльную сторону ладони к его лбу, Аманда заглянула в глаза сына, бездонно прекрасные, даже слипшиеся и в морщинках после сна.

– Ты уже не такой горячий. – Она прикладывала ладонь к его лбу, шее, плечу, груди. – Горло болит?

Он не знал, болит ли у него горло. Он не думал об этом. Но мать не даст ему спать, пока он не начнет сотрудничать, поэтому он начал – широко открыл рот, словно зевая, чтобы оценить здоровье горла. Вроде нормально.

– Нет.

Хорошая мать, она проигнорировала кислое дыхание мальчика. Заглянула в розовые укромные места его тела, как будто знала, что искать, или как будто то, что в нем затаилось, можно было увидеть.

Арчи закрыл рот, а затем его язык стукнул по зубу. Подергивание, повторное касание, и соль крови залила его вкусовые рецепторы. Знакомый вкус, ты помнишь его несмотря ни на что: вкус крови. Он снова с любопытством провел языком по эмали, и зуб поддался на этот нежнейший толчок. Его рот наполнился слюной.

Арчи открыл рот шире, и теперь она выплеснулась на шею, капнула на грудь: слюна, как у малышей, пузырилась, в ней были включения красного, которые не до конца с ней смешались – как в салатной заправке, если ее недостаточно потрясти. Кровь – это обычно неожиданность. Его рот продолжал истекать водой и кровью. Он засунул в него палец, исследуя проблему, коснулся зуба, и тот, как косточка домино, с сочным хлопком упал на его язык, а затем, к его ужасу, еще дальше, глубже в рот, как почти проглоченная вишневая косточка. Он выплюнул его, и зуб оказался в его ладони. Он вытаращился на него. Зуб оказался больше, чем он думал.

– Арчи! – Аманда сначала подумала, что мальчика рвет. Это имело бы больше смысла. Но рвота поддавалась контролю, ей не придают особого значения. Он наклонился над рукой, и кровь закапала на голую грудь.

– Мам? – Он был сбит с толку.

– Тебя сейчас стошнит, милый? Встань с постели!

Арчи встал и подошел к зеркалу.

– Меня не тошнит! – он вытянул ладонь с зубом вперед, липкую и розовую от крови.

Она не поняла.

Арчи посмотрел на себя в зеркало. Открыл рот и заставил себя противостоять его влажной тьме. Его немного повело, потому что это было противно. Пальцем он коснулся другого зуба, нижнего, и тот тоже шевельнулся. Потом он схватился за него и вытащил прямо из десны, теперь почти черной от крови. Потом еще один. Потом еще один. Четыре зуба, конические у корня, цельные и белые, четыре маленьких улики, четыре маленьких доказательства жизни. Ему следует закричать? Он закрыл рот и позволил жидкости на секунду в нем собраться, а затем выплюнул ее на пол, не заботясь о том, не испачкал ли он ковер, ведь какое это имеет значение? Еще один зуб вывалился и упал на пол, где, конечно, не издал ни звука. В необъятной вселенной это было незначительной мелочью.