Оттенки русского. Очерки отечественного кино - Антон Долин

Когда он только-только встречается с Писателем, тот навеселе, после какой-то хмельной вечеринки зацепил девицу — и с этой девицей на ее роскошном автомобиле приезжает, собственно, на место встречи. И дальше предлагает взять ее с собой в Зону. Кайдановский молча обходит машину, роскошную, надо сказать, даже для нашего времени. Обойдя машину, становится напротив девушки, у пассажирской двери, и говорит ей в лицо: «Идите на ***». Он абсолютно отчетливо говорит именно эти слова. Просто в этот момент пролетает не то какой-то самолет, не то гудок паровоза звучит. В общем, Тарковский замаскировал это звуком. Но это точно в фильме есть.

Потрясающе! Еще одна инновация в твоем новом фильме — эротические сцены.

Когда составлялся сценарный план будущей истории, мы обсуждали с Олегом этот вопрос — и было ясно, что просто необходимо показать жизнь героев вовне, их «новые проекты» во всей их полноте. Когда Женя говорит Антону «я люблю тебя», она совершенно искренна. И я говорю: если она будет просто произносить это, этого будет недостаточно, нужно действительно продемонстрировать всю силу ее жажды любить, причем очень откровенно, интимно. Такая же история была и с Борисом. Со всеми актерами еще во время проб мы условились, что будет очень откровенная сцена с обнажением. Естественно, наша цель не пиписьки показывать, а тело, которое жаждет тела. Все знали, на что идут. Мы должны были показать обе пары в полной их наготе.

Ты не боялся, что не получится?

Конечно, боялся. Возможно, это был самый главный страх. Снимать подобные сцены очень непросто. Могло не получиться запросто. Но всегда есть ножницы. Мы очень серьезно к этому готовились: придумали мизансцену, продумали все детали сцены, убедили актеров, что видно будет не так много, — контровой свет в случае с Борисом и с Машей, а в случае с Женей и Антоном свет сильно приглушенный. Показывали даже референсные фотографии Энни Лейбовиц, у нее есть целая серия замечательных живописных фотографий — обнаженные тела в приглушенных тонах. Практически темнота, сгущенная до зеленого тона.

Ты не из Москвы родом, но «Нелюбовь», как и «Елена», очень московский фильм. Очень московское, например, сочетание урбанистического муравейника с лесом, пустырем, рекой, хотя это продолжает быть городом.

Эта река — Сходня, в Сходненском ковше. Ты видел, какие берега? Вот эти деревья замечательные… Просто же невероятная красота! Когда мы первый раз туда спустились, просто обалдели от того, что вот он, совсем рядом, город. Сходненский ковш — оазис природы в чистом виде. Если убрать дома вокруг, то это просто лесной ландшафт, причем диковинного, сказочного леса. Там даже бобры обитают. Мы на всякий случай вокруг наших деревьев, которые должны были сниматься и осенью, и весной, поставили ограждение из цельного легкого металла, чтобы за те месяцы, пока мы не сможем контролировать объект, бобры не погрызли нам стволы.

Что для тебя Москва? Твой ли это город, уютно тебе здесь или нет? Ты чувствуешь здесь себя дома?

Пока мне ничего не остается, кроме как чувствовать себя здесь дома. Не только потому, что у меня наконец есть место постоянного обитания. Я начинаю привязываться к каким-то конкретным местам, кафешкам, пешеходным зонам, кинотеатрам. Знаешь, я уже бо́льшую часть своей жизни живу в Москве. Я говорил как-то, это давно было, что новосибирцем себя уже не считаю, но и москвичом пока не сделался. Не знаю, стану ли им когда-нибудь. Но люблю это место, конечно, потому что я здесь живу, здесь мои друзья.

А еще я люблю Питер. Это если говорить об архитектуре, об устройстве самого города, о его регулярности. Он прекрасен, просто восхитительный город, я всегда и везде это говорю. Особенно когда к питерцам приезжаю. Если снимать фильм, который будет опрокинут в городскую среду, я очень серьезно подумаю о том, чтобы перенести события именно в Питер. Например, если снимать в белые ночи: изумительная площадка для съемки. Посреди ночи город пустой, безлюдный, но все объекты освещены мягким светом. Этакая фантасмагория.

Сможешь в Петербурге снять уже наконец не трагедию, а комедию?

Я, похоже, без трагедий или драм уже никуда. Меня именно это волнует… Когда говорят: «Что ж вы все снимаете-то про морок и ужасы, никакой надежды нам не оставляете, все-то у вас какие-то трагические финалы, что ж, среди людей нет положительных, что ли? Нам не на кого опереться! Скажите, с кого нам брать пример?» Ей-богу, смешно это слушать, и хочется ответить: берите пример с Христа, с Сократа, я не знаю, с матери Терезы! Да и что уж так далеко-то ходить, берите пример с Дмитрия Лихачева, с Даниила Гранина, Андрея Сахарова, с людей совести и стойкости, с людей, отстаивающих человеческое достоинство — как основу жизни, как единственное достояние свободного человека. Зачем вам ряженые, если сама жизнь предлагает вам настоящих?

И кстати сказать, в фильме «Нелюбовь» есть по-настоящему положительные герои. В самом прямом смысле слова, без кавычек и без фигур речи — именно герои. Они отдают свое время и силы на поиски человека, которого никогда в своей жизни не видели. И делают это бескорыстно. По нынешним временам это кажется совершенно невероятным, но это так. И меня это поражает. Вот кто настоящие герои сегодняшнего дня. Тут я усматриваю все приметы гражданского сознания, приметы республиканизма, ответ бездействию, если не равнодушию к человеку государственной машины.

То есть не все так беспросветно.

Не беспросветно, конечно. Это же просто кино, только призма, через которую мы смотрим на происходящее. Невозможно создать полный образ мира, потому что он невероятно богат, он богаче, чем все наши трагические мысли или розовые мечты. Мы не претендуем на то, что в своем творчестве отражаем все житейские коллизии, что мы полностью и целиком соответствуем всем без исключения жизненным вопросам, волнующим зрителя. Это просто не в силах человеческих — создать такое произведение. Но мне кажется, что очень существенные задачи мы решаем. Мы стараемся.

Тон отзывов на «Предстояние» был неизменно страстным: одни (меньшинство) восхищались, другие (большинство) возмущались, третьи (постмодернисты) счастливо хохотали. Автор данного текста со стыдом признаёт, что не писал рецензии на ту картину, поскольку не смог найти слов — а главное, столь ярких эмоций: ощущения от просмотра напоминали опыт дальней дороги в комфортабельном поезде-экспрессе. Книжку дома забыл, и спать не хочется, вот и смотришь в окно. Конечная остановка — вышел на перрон — и забыл об увиденном.

С «Цитаделью» всё иначе, и недаром в большинстве отзывов сквозит восхищение: если не художественными достижениями, но по меньшей мере вдохновенным безумием создателя. Этот фильм заставляет смеяться и плакать, он может растрогать и удивить. Правда, челюсть падает в тех местах, когда автор бормочет нечто само собой (для него) разумеющееся; фыркаешь на самых, по замыслу, трогательных сценах; там, где должен просыпаться гражданский пафос, из глаз готовы политься слезы. Однако сильная реакция — уже достижение, и тут есть о чем говорить. Точнее, о ком.