Искушение Данте - Джулио Леони

— А может, она не на том основывается?

— Вы богохульствуете! Великий Птолемей в своем «Альмагесте» пишет совсем не это! — воскликнул Данте. — Не это пишут и Сакробоско, и ваш же учитель Гвидо Бонатти!

— Я учился не только у них.

Поэт приблизился вплотную к астрологу.

— Может, и придерживаетесь взглядов мессира Бруно? Вы тоже думаете, что звезды — видимое проявление существ невероятной мощи, которые обитали раньше нас на Земле и готовятся сойти на нее снова? Может, вы думаете, что, изучая звезды, научитесь прибегать к помощи этих существ?

— Я тоже слушал мессира Бруно, — не торопясь сказал Чекко из Асколи. — То, что он говорит, не имеет отношения к астрологии. Он принес свои мысли из восточных стран, где в молодости проповедовал. Но не нужно их бояться. Они никому не вредят. Разве лишь тому человеку, который их проповедует.

Астролог улыбнулся и заговорил с поэтом тем же приветливым тоном, что и в первые моменты их встречи.

— Давайте не будем об этих низких вещах, отвлекающих нас от блеска звезд. Что же до Искупления, мои слова не отрицают его возможность. На самом деле, оно было предсказано небесными светилами, когда Марс и Юпитер соединились в доме Рыб в момент Рождества Господня.

Данте тоже постарался говорить вежливее:

— Ну хорошо. Не будем о религии. Но я могу опровергнуть вашу мысли и иным способом… Скажите, воздействуют ли звезды на таящиеся в недрах земли минералы?

— Конечно. Например, благодаря Венере сердолик не позволяет женщинам потерять плод. Марс делает оникс сильным противоядием. А само Солнце сообщает золоту мягкость и блеск…

— Но если золото рождается под влиянием Солнца, чем вы объясните, что порождение величайшего светила так редко встречается?

Чекко самодовольно ухмыльнулся.

— А кто вам сказал, что золото на земле — редкость? Или что оно еще долго будет редкостью?

Данте молча сверлил астролога взглядом.

— Даже если небесные тела и не боги, как это думали древние мудрецы, они обладают мощью и внутренней силой, которую мы ежедневно ощущаем в жизненных перипетиях: гнев Марса, волю к победе Юпитера и, конечно же, непреодолимую энергию пятиконечной звезды Вернеры, последней из выживших божеств, чьею силой разрушаются города.

— Повелительница Третьего Неба! — пробормотал поэт.

Слушая астролога, он вспомнил одну подробность. Мастер Амброджо изобразил в своих бумагах маленькую пятиконечную звезду. Кроме того, в своей проповеди Бруно тоже упоминал пятикратное светило.

Чекко из Асколи кивнул, а потом начал размеренно декламировать, делая паузу после каждой строки:

«D’amor la Stella ne la terza rota

Allo spirto da angoscia con sua luce

Di cosa bella, che non sta remota

Da lui se morte spenga sua figura»[13].

Данте слушал его молча.

— Что это? — наконец спросил он.

— Это из моей небольшой поэмы о небе. В этом четверостишии говорится о третьем небе и о его повелительнице.

— А почему Вечерняя Звезда у вас пятиконечная?

Астролог иронически покосился на Данте и с деланным удивлением в голосе спросил:

— Неужели вы этого не знаете? Вы — превзошедший все науки о небесных телах!

— Да нет, конечно, знаю, — с досадой ответил покрасневший Данте. — Но почему Венера и любовь — источники терзаний?

— И это вы у меня спрашиваете?! Неужели вы не понимаете, что по пятам за Любовью следует Смерть? Как вы думаете, почему убили мастера Амброджо?

— Из-за любви к женщине?

— И зовут ее Истина!

— Почему же истина погубила Амброджо?

— Все мы ее жертвы. В том или ином смысле… Неужели вы этого не чувствуете?

Данте вспомнил, что все ученые Третьего Неба прибыли из Рима. Но сначала все они побывали на Востоке. Как бывший крестоносец Бальдо… Как Антилия…

У поэта закралось подозрение, что под личиной знаменитого астролога Чекко из Асколи скрывает иное, истинное лицо, а Антилия — не простая танцовщица.

Вспомнив тело этой женщины, Данте вздрогнул.

Надо ее увидеть! Сейчас же! С глазу на глаз!.. Разумеется, чтобы ее обо всем допросить!

В тот же день после обеда

В этот час в таверне Бальдо почти никого не было; лишь вокруг очага суетились двое слуг, складывая у стены тяжелые охапки хвороста.

Бывший крестоносец сидел на лавке и пил вино из металлического кубка, присматривая за слугами.

Увидев Данте, Бальдо так резко опустил кубок на стол, что вино расплескалось. Поэту показалось, что здоровяк хочет скорее освободить свою единственную руку, словно перед схваткой.

Конечно, во Флоренции запрещалось входить в таверны до трех часов, когда горожане заканчивали работу. Может, хозяин таверны подумал, что к нему ввалился пьяный?

Данте поморщился. Ему не понравилось, что его — приора Флоренции — принял за пьяного какой-то вонючий однорукий простолюдин. Он схватился было за рукоять кинжала, но вспомнил, как безжалостно Бальдо одной рукой расправляется с неугодными.

Надо держаться подальше от этого однорукого громилы!

— Чем могу служить вам, мессир Алигьери? — опередил поэта хозяин таверны.

— Я пришел сюда не за вином, — стоя, заявил Данте. — Мне надо поговорить с женщиной, которая танцует в твоей таверне.

Бальдо, насупившись, зыркнул глазами.

— Значит, вам нужна моя Антилия. Моя прекрасная Антилия… — пробормотал он, плотоядно облизнувшись.

— Твоя? — Поэту и в голову не приходило, что танцовщица может быть рабыней, взятой в плен на Востоке или купленной на рынке.

С другой стороны, христианские законы не запрещают обращать неверных в рабов!

— Я что сказал «моя»?! Извините меня, мессир! Это я так. Любя… Антилия не принадлежит никому в этом городе. И многие мужчины от этого очень страдают. И я в том числе! — заявил однорукий, подмигнул поэту и похлопал его по плечу.

Данте попятился. Он все еще опасался, что однорукий на него набросится, и ему вообще не хотелось, чтобы тот его трогал.

— Мне надо с ней поговорить! — отрезал он.

— Антилия не проживает в моем убогом жилище, мессир. Если хотите ее видеть, идите в более приличное место.