Путь диких гусей - Вячеслав Софронов

— Зайла-Сузге моя во сне приходила… Прощалась… — Видно было, что он говорит с трудом, подыскивая каждое слово, и слезы душат его.

— Просила прощения, что покинула городок без меня. Говорит, что пошла к брату, чтобы остановить его от нападения на наши земли. Только не послушал он ее, а закрыл в своем шатре… Вот…

Едигир сидел, удивленный той глубиной страданий, что отразилась на лице Булата. Он и не подозревал, что брат будет столь сильно переживать утрату Зайлы.

— Успокойся, брат, — положил он руку ему на плечо, — вот разобьем завтра войско этого степного шакала, прогоним обратно и освободим Зайлу. Никуда она не денется. Все будет хорошо.

— Не одолеть нам его, — мрачно ответил Булат, — не затем он пришел под самую столицу, чтобы обратно бежать. Они будут драться насмерть.

— А мы? А наши воины разве не будут драться?

— Будут, да не так, — с горячей уверенностью возразил тот, — или ты своих нукеров плохо знаешь? Они хороши в набеге: ударят, схватят и обратно, А где упорство нужно, когда раз за разом вставать с земли и снова на врага бросаться, — то не для них. У нас даже борьба на кушаках как проходит? Бросил противника на землю и победил, А у сартов знаешь как дерутся? До тех пор, пока на ноги один встает — все дерутся. Сколько сил есть.

— Ну, я не знаю, как все, а я буду драться, пока на ногах стоять смогу, — раздраженно ответил Едигир.

— Да в тебе я не сомневаюсь, а все эти беки… ханы? Им, думаешь, охота сгинуть тут за твою славу? Нет. Ушло наше время…

— Да о чем ты говоришь? Или ты струсил? Бек-Булат встал на ноги, пошевелил чуть плечом и, тяжело вздохнув, ответил брату, как малому дитю:

— Эх, Едигир, Едигир… Пока ты по охотам скакал да за степняками гонялся, думаешь, я тут без дела сидел?

В то время к костру от лагеря кто-то подошел, и Бек-Булат тут же смолк, резко повернувшись, положил руку на кинжал.

— Я это… — прозвучал сиплый голос Рябого Нура. — Не помешал?

— Нет, нет. Не помешал, — отозвался Едигир. — Послушай, о чем брат мой говорит. Может, ты убедить его сумеешь.- Hyp присел на корточки рядом и, подняв голову, перевел взгляд на Бек-Булата.

— Так я о чем говорю, — продолжал тот, — у меня наушники были на каждом празднике, в каждом улусе, в каждом становище. Вначале они сообщали, что все беки довольны и нас с братом хвалят. Не поверил я им, Напоил как-то крепко. Тут они и разоткровенничались. Почитай, что ни один бек о нас доброго слова не говорит. Понимаешь? И про Соуз-хана я знал, что тот с бухарскими сартами снюхался. И про Сенбахту, и… он махнул рукой и замолчал.

— Так что ж ты молчал?! Брат?! — Едигир также вскочил на ноги.

— А-а-а… — махнул он рукой, — ну, скажи я тебе. А ты бы? Резать их начал? Вешать? И что? Ночью придушили бы в собственном шатре. И все.

Едигир задохнулся, словно глотнул кипятку.

— Так что же делать? — обратился он скорее к Нуру, чем к Бек-Булату.

— Раньше надо было думать, хан, — ответил тог, — а завтра драться будем, и сам все увидишь… Мужайся…

Рябой Hyp встал и пошел обратно в темноту. За ним захромал и Бек-Булат, оставив Едигира одного.

И наступил день великой битвы между народом сибирским и степняками, на эту землю без приглашения явившимися.

Под знамена хана Едигира встали сотни Мара и храброю Ебалака. От князя Епанчи прибыли две сотни конников с длинными копьями. Пришли пешие нагайцы с луками, бьющими без промаха на сто шагов. Сверкали круглыми стальными щитами карагайцы, заросшие бородами до самых глаз. С реки Ишим последними объявились лучшие метатели дротиков низкорослые терсяки. Особняком держались приплывшие в своих, устланных шкурами диких зверей, лодочках вогулы с Конды и остяки с нижнего Иртыша, люди князя Демьяна. А главная сила ополчения сибирского расположилась вокруг Едигира, то храбрецы из рода Тайбуги, поклявшиеся умереть на поле боя, но не пустить степняков в свои улусы.

Сам Едигир расположился на склоне крутого холма, где еще вчера шаманы призывали богов одержать победу над чужеземцами. Он с радостью вглядывался в ряды своих воинов, пришедших по первому его зову, чтобы сложить головы во славу и величие его.

Сплошной гомон от людских голосов, звона ратных доспехов, лошадиного ржания стоял над местом их сбора. Никто не мог устоять на месте, и непрерывное движение огромной массы людей в цветных одеждах, стальных доспехах, с разными по форме щитами напоминало волнующееся под ветром поле цветов в пору сенокоса. Каждый желал показать свою удаль и, разогнав коня, проносился вскачь, подбрасывая вверх копье.

Едигиру казалось, что не на бой, а на большой туй-праздник собрались они из дальних селений и вскоре, навеселившись и натешившись вволю, лягут на землю, чтобы отдохнуть и поспать после гулянки. А потом медленно и с песнями, усталые, разъедутся по домам.

Он встряхнул головой, чтобы прогнать это наваждение, и с удивлением отметил, что внутри нет ни страха, ни тревоги перед битвой, а наоборот, все поет и просится наружу.

Подъехал Рябой Hyp с беками, а за ними, чуть стороной, остановились юзбаши, ждущие указаний.

— Пора выступать? — обратился к нему Hyp.

— Пусть первым идет Темир-бек вдоль берега и завяжет с ними перестрелку. Качи-Гирей остается в центре со мной и ввяжется следом. Ураз-Бакий поведет сотни левой руки под самым холмом и, переправившись через болото, зайдет к степнякам сбоку. Я пока останусь здесь и буду наблюдать, как пойдет дело. Карагайцев и терсяков оставим в засаде в низинке.

— Как быть с остяками и демьянцами? — хитро прищурившись, спросил Умар-бек. — Коней у них нет да из лодок своих они не вылезут.

— А… — махнул хан рукой, — скажи им, пусть сплавятся по реке и пугнут степняков с берега. Раненых пусть подбирают. Толку от них все одно, как с козла молока.

Все, получившие указания, переглянулись, обмениваясь молчаливыми взглядами, поправили доспехи и, развернув коней, направились к своим сотням.

На холме остался Едигир с Рябым Нуром, сотня личной охраны да трубачи с барабанщиками. Они подняли свои длинные трубы, и глухой, ревущий звук поплыл над сибирским ополчением, заставив разом всех подобраться, замереть и приготовиться к выступлению. Через малый промежуток ударили барабаны, будто глыба земли упала с обрыва в иртышскую воду.

— Бум-ба-бах, бум-ба-ба-бах, — вздрагивала бычья кожа на кедровых обручах.

— Вперед, воины! — прокричали юзбаши.

— Вспорем брюхо степным шакалам-ам-ам!!! — отозвались ряды сибирцев и малой рысью, сотня за сотней, двинулись по Княжьему лугу.

Кучум, еще с вечера облюбовав Лысую гору, находящуюся напротив Иртыша и отрезанную от огромного заливного луга небольшой речкой с топкими берегами. На открытых местах безымянной речушки в изобилии гнездились выводки уток, сбивающихся перед отлетом в стаи, набирающих жира перед дальней дорогой.