Времена не выбирают - Макс Мах

03.05

Маркус смотрел на нее, и сердце его готово было разорваться от нежности. Счастье гуляло в крови, как самый крепкий хмель – «статуэтка разбилась!» – но он держал себя в руках и сохранял вид строгий и решительный. Потрепанная, с синяком под глазом и разбитыми губами, но живая – живая! – Полина сидела перед Маркусом и пыталась закурить. Получалось это у нее неважно. Руки дрожали, просто ходуном ходили, как у марионетки в руках неумелого кукловода. Маркус перегнулся через стол и поднес огонь прямо к пляшущей в разбитых губах сигарете.

– Ну? – спросил он, наконец, когда она выдохнула дым первой затяжки. – Ну и кто же у нас там, в Нью-Йорке, такой умный? Они там вообще думать умеют? Послать тебя связной…

– У отца не было выбора, – несчастным голосом сказала Полина. – Он никому не доверяет. То есть доверяет, конечно… но такую информацию…

Говорила она вполне связно, чему можно было только удивляться.

– И кто же у нас папа? – сразу же спросил Маркус, который еще не решил, что делать дальше. В смысле, как ко всему этому относиться.

– Оскар Зиг.

Час от часу не легче!

– Ты Ольга Зиг? – недоверчиво спросил он.

– Да. – Полина явно была смущена.

– У твоего папы железные яйца, – сказал Маркус. В данном случае он не подбирал слов и сказал то, что думал.

– У нас не было выхода, – снова попыталась оправдаться Полина. – А у меня была хорошая легенда, и в лицо меня никто не знает.

– Ладно, – согласился Маркус. – Об этом позже. Кто вам дал явку?

– Яков.

«Ну надо же, – покачал он мысленно головой. – Они и до Якова добрались. Что значит нужда!»

– Ты его видела? – спросил он вслух.

– Да, мы говорили… Ниже тебя ростом, худой, виски седые, растягивает гласные в начале слов…

– Да не проверяю я тебя! – раздраженно перебил он Полину. – Как он?

– Не очень хорошо. – Она смотрела на него вопросительно, по-видимому, пытаясь понять, успокоился он уже или все еще бесится. – Кашляет. У него легкое прострелено.

– Я знаю. Ладно, – снова кивнул Маркус, не столько ей, сколько себе, своим мыслям. – Иди, умойся. Я пока чай заварю…

– Нет, Макс! – возразила она. – Это очень срочно… и важно. Мне надо встретиться с Энцелем.

– С Энцелем… – повторил за ней Маркус. – Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь.

Казалось, куда уже дальше, но Маркус был заинтригован. Выяснялось, что Зиг послал дочь с очень большими полномочиями.

– Знаю, – твердо ответила она. – «Все они держат по мечу, опытны в бою…»[52]

– Очень поэтично, – усмехнулся он.

– Макс!

– Ладно, – смирился с неизбежным Маркус. – «У каждого меч при бедре его ради страха ночного».[53]

– Ты Энцель?! – Он таки ее удивил. – Ты Зеев[54]и ты Энцель…

– Выходит, что так. И это очень опасное знание, «лилия долин» моя, очень.

– Я понимаю. – Голос ее был тих, но тверд. – Тогда «Так составили они войско…»[55]

Маркус посмотрел на нее. Ангел побитый, решительный такой ангел. И любимый… «Сука ты, Зиг. И всегда был сукой…» – Закончить мысль он не успел.

– Когда я смогу увидеться с Четом?

– Ты не сможешь увидеться с Четом, – сказал он тихо. – Не торопись! – поднял он руку, останавливая готовые вырваться у нее возражения – Ты не сможешь говорить с Четом. Ты будешь говорить с ним через меня. Со мной. У меня есть полномочия. «…И поражали в гневе своем нечестивых».

Он не мог ей сказать всего. И никому не мог. Это была тайна высшего приоритета, о которой в организации знали всего несколько человек. На самом деле никто и никогда уже не сможет говорить с Четом – с настоящим Четом, – потому что Вайнберг умер три месяца назад от инфаркта. Ничего необычного в его возрасте и при его стиле жизни. Вайнберг умер, но будет жить, потому что Чет нужен организации. И поэтому не было некролога, не было торжественных похорон, не шли за гробом колонны бойцов ЛОИ,[56]а была ночь и… Они похоронили его втроем, тайно и безвестно. Пока. О деле знал еще Кон, но именно Кон настоял на том, чтобы Четом стал Маркус.

– Итак? – сказал он – Или все-таки сначала чай?

– Сначала дело, но от чая я не откажусь. – Она улыбнулась – И от бренди тоже.

Маркус встал, подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в соседнюю комнату. Там сидели Гном и девушка из его группы, которую Маркус по имени не знал.

– Ребята, не в службу, а в дружбу, заварите чай. Покрепче! И, Гном, есть у тебя что-нибудь крепкое?

– Граппа устроит?

– Ну давай граппу!

Он вернулся в комнату и снова сел напротив нее. Живая! А кто же «сломался» в Падуе? Бог ведает, да не скажет. Впрочем, это успеется. Выясним позже. Виктор не дите малое, разберется. И люди уже сегодня вернутся в Падую.

– О чем ты думаешь? У тебя такой вид…

– Думаю… что я дурак! Влюбился в соплячку…

– Макс!

– Ладно, извини.

– Извиняю.

В дверь постучали. Вошел Гном. Он принес поднос с чайником, чашками, сахаром и лимоном. А еще там были рюмки и бутылка граппы.

– Слушай, Гном, а ты на чем так быстро воду кипятишь? – спросил Маркус – На тринитротолуоле, что ли?

– Очень смешно, – серьезно ответил Гном – Я чайник давно поставил, сразу как пришли.

Гном ушел, и они снова остались вдвоем.

Маркус налил ей граппы, и, пока разливал чай, она с опаской вертела рюмку в руке.

– Пей! Не бойся, – сказал он с усмешкой.

Она зажмурилась и проглотила жидкость одним глотком и даже не закашлялась. Вот ведь какие Фемины произрастают в наше время.

Полина быстро отхлебнула из чашки, обожгла разбитые губы, поморщилась, но снова приникла к чашке. Чай был горячим и терпким. Хороший чай. Наконец, напившись, она отодвинула чашку и снова посмотрела на Маркуса.

– Исполком полагает, что большая мировая война неизбежна, – это, конечно, были не ее слова. Так мог говорить только господин профессор Зиг, но не его дочь Ольга.