Дом-фантом в приданое - Татьяна Устинова

Боком к подъезду, очень близко стояла какая-то большаямашина, Люсинда не разглядела какая, да она и не понимала толком в машинах.Ашот всегда въезжал почти в подъезд – истинный хозяин жизни!

– Давай-давай, иди, иди! – Он крепко держал ее, локоть невыпускал, а Люсинда делала попытки освободиться, пока еще слабые, не слишкомнастойчивые, потому что понимала – как только она начнет вырываться всерьез, аон всерьез будет ее не пускать, настанет ей конец. Нужно как-то ловковыкрутиться, выйти из положения, быстро придумать что-нибудь, ну, например, чтоживот у нее болит или что-то в этом роде, но, как назло, ничего непридумывалось, то ли от страха, то ли потому, что она уже сто раз придумывала!

Машина мигнула, щелкнули замки в дверях. Ашот, придерживаяЛюсинду и косым глазом контролируя каждое движение, подтаскивал ее к двери, аона не шла.

– Да ладно, ну чего ты, чего!… – бормотал он с сильнымакцентом. – Девушка ласковая должна быть, а ты не ласковая, я тебе колечкоподарю, только вчера купил, с камушком, специально для тебя купил!…

– Да не надо мне ничего, – яростно пробормотала Люсинда идернула руку. Затрещала ткань. От неожиданности или потому, что она была сильной,он выпустил рукав, и Люсинда отпрыгнула обратно к подъезду.

– Вот и езжай себе, – выпалила она скороговоркой, – а ясвоей дорогой пойду. Понял?

Лицо у хозяина жизни потемнело, налилось кирпичным цветом, ив свете фонаря это было страшно.

– Ты что? – спросил он и сделал шаг к ней. – Ты что со мнойиграешь? Со мной нельзя играть! Я с тобой по-честному, а ты со мной как?Проститутка русская! А ну давай в машину, быстро!

– Не пойду, – твердо сказала Люсинда и отступила еще на шаг.Спасительный подъезд был близко, только куда бежать?! Домой?! Она отпиратьбудет три часа, а на звонок тетя Верочка ни за что не откроет! Звонить соседям?Ничейная баба Фима глуховата, да и толку от нее никакого, Люба, впавшая к Ашотув немилость, тоже вряд ли ей поможет, а на плановика надежды никакой. Он былкруглый, гладкий, носил очки и всех поучал – разве такой спасет!…

– Куда пошла-то? Куда? Куда бежишь? Завтра же ко мне обратноприбежишь, на колени встанешь, чтобы на работу взял! – Ашот говорил и медленнонаступал на нее. – Давай полюбовно, говорю же, колечко подарю!

– Да отстань ты от меня, – бормотала Люсинда, – у тебя жена,дети, лысина вон! Чего ты ко мне прицепился?!

– А ты не знаешь, чего? Недотрога, что ли? Так я тебе сейчаспокажу, чего!

– Отстань от меня.

– Ну, приди завтра на работу, попробуй только! Садись вмашину, быстро, сучка крашеная! Прошмандовка базарная!

От того, что он ее обзывал, у Люсинды загорелись щеки. Хотьона и работала на рынке, а оскорбления всегда были для нее… тяжелы. Никак онане могла привыкнуть.

– Не сахарная, не растаешь! Тебя кто на работу взял? Тебекто деньги платит? Ты должна отрабатывать!

– Я свои деньги с лихвой отрабатываю! Ты на мне каждуюнеделю такой навар делаешь!

– Я тебя, суку, сколько лет держу, а расплачиваться когдабудешь? За мою доброту? Да стоит мне позвонить только, и тебя менты из Москвывыбросят, б…ь! – И добавил пару совсем уж невозможных слов, а потом кинулся наЛюсинду, схватил и поволок.

Она молча сопротивлялась.

От него пахло луком и еще какой-то дрянью, он сопел прямо ейв лицо, выкручивал руки – больно! – и ногой подпихивал ее ноги, так что у нееподламывались колени. Она была высокой и сильной, и у него не получалось еетащить, и тогда, коротко и страшно размахнувшись, он ударил ее по лицу, поскуле и, должно быть, по глазу, потому что глаз взорвался и потек по лицу, а натом месте, где он был, осталась дырка, и в ней было горячо и невозможно какбольно!

От отчаяния и боли Люсинда рванулась и вырвалась, и вбежалав подъезд, но он уже настигал ее, был уже почти рядом, и тогда она увиделавеник. Веник стоял в уголке, за дверью. Она схватила веник, повернулась и,почти ослепшая от боли и вытекшего глаза, стала лупить веником по ненавистнойсмуглой физиономии, по рукам, по всему, куда доставала.

– Су-ука!…

Ашот закрылся рукой, и она побежала вверх по лестнице,придерживая свой глаз, который, оказывается, не вытек, а словно болтался наверевочке, и его приходилось придерживать, чтобы не упал, потому что изнутриего будто выталкивал раскаленный прут.

– Стой, стой, убью, б…ь!

Она неслась вверх, ничего не видя, выскочив на площадкувторого этажа, заколотила в Липину дверь.

– Стой, сука!

Дверь подалась, Люсинда ввалилась в квартиру, с той стороныналегла и быстро заперла на замок и еще щеколду задвинула.

Снаружи в дверь словно ломился людоед – все стенасотрясалась и ходила ходуном.

– Открывай, все равно достану! Открывай, б…ь! – И мат, мат,мат, какого Люсинда даже на своем рынке не слыхала.

Она тяжело дышала, в груди у нее жгло, стальной прутпротыкал мозг и, кажется, вылезал из затылка, а с той стороны ломился Ашот.

– Липа! – закричала Люсинда. Пот тек, заливал глаза, которыесильно щипало, но это означало только одно – они целы, целы!… – Липа, помоги!!

– Открывай, зараза!… – И новый удар, сотрясший стены.

Никто не шел ей на помощь, и, придерживая дверь спиной, онанагнулась, отчего стальной прут вылез совсем, и стала тащить обувную полку,чтобы забаррикадировать дверь. Вряд ли обувная полочка могла ей помочь, ноЛюсинда тащила изо всех сил, ожидая нового удара!

На площадке вдруг стало тихо, и чей-то голос сказал оченькорректно:

– Добрый вечер.

Люсинда приникла ухом к двери, послушала, а потом заставиласебя посмотреть в «глазок».

Ашота не было видно, а по лестнице шел плановик Красин, ивместе с ним шло Люсиндино спасение! Вот он остановился на площадке, сделалудивленное лицо и спросил громко:

– Вам Олимпиаду Владимировну нужно?

Ашот что– то пробормотал в ответ, Люсинда не расслышала.Красин стоял и не уходил. Он не уходил и чего-то ждал!

Ашот – искривленный в «глазке», как в кривом зеркале –прошел перед ней, глянул на дверь. Она отпрянула, хотя он точно не мог еевидеть, и с силой ударил ногой в косяк.

– Ну встретимся завтра! – тихо и зловеще пробормотал он,приблизив ненавистное носатое лицо к самой двери. – Ну, придешь ты завтра наработу, цепка, б…ь!

И пропал с площадки. Владлен Филиппович постоял еще немного,недоуменно пожал плечами, подошел и позвонил.