Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

чинов, под командой старшего унтер-офицера, толкали ее в воду. Лошадь пошла полным ходом, не подозревая, какая миссия на нее возлагалась.

Расторопный полковой знаменосец, подпрапорщик Полиняев, чтобы совершить ратный подвиг, немедленно воспользовался походной кухней: он проворно вскочил в открытый кухонный бак и стал ногами на его плоское дно. В баке имелись незначительные остатки кипятка, однако на подпрапорщике Полиняеве были надеты прочные солдатские сапоги: они не пропускали воды.

Полиняев выбросил из специального гнезда кухонный черпак на длинном шесте, а на его место водрузил полковое знамя. Примитивное маневрирование гужевого транспорта на водах оказалось удачным: лошадь не тонула, а через трубу походной кухни тянулась тонкая струйка дыма от догоравших дров. Походная кухня таким образом походила на канонерку. При движении походной кухни по водам полотнище полкового знамени, колыхаемое ветром, развевалось, вызывая умиление в сердце командира полка. Растроганный полковник Марков выскочил из-под теплого брюха лошади и, перекрестившись на восток, воскликнул:

— Честь четырнадцатого пехотного олонецкого полка спасена!

Восторгу полковника никто не удивился. Он увидел, как что-то, упавшее на лошадь, было поглощено ее прорванным брюхом. Лошадь лежала недвижимо в продолжение нескольких секунд, а затем с треском и огневыми брызгами затерялась в пространстве; полковника Маркова обдало кровью и мозгом. Это снаряд разорвался в утробе лошади. Полковник прошептал молитвы, порешив, что чудо совершилось вторично: своевременный уход свой из-под брюха лошади он объяснил чудом божественной силы.

Немцы продолжали стрельбу с прежним напряжением, и полковник полагал, что третьего чудесного избавления следует ожидать лично от самого себя. Полковник колебался, однако за курсирующей по водам походной кухней потянулись не только полевые обозы, но и большинство нижних чинов, одолевавших водное пространство мощными взмахами рук. Противоположный берег был слишком далек, но там можно было остаться в живых.

Командир полка разул сапоги и снял брюки: китель ему казался необходим, дабы его военные отличия и чин были приметны для всех. Командир полка степенно погрузился в воду, где уже плыли тысячи выносливых нижних чинов вверенного ему полка. Нижние чины бросались в воду, и каждый боролся за себя, не замечая чужой гибели и не размышляя о том, можно ли одолеть водное пространство, отделявшее один берег от другого.

На берегу оставалось небольшое количество людей, добрая часть из которых были либо убитыми, либо тяжелоранеными: канонада заглушала и стон, и крики, и спасения на суше никто не ожидал.

— Поплывем, что ли, друг-товарищ? — предложил Олейникову ефрейтор.

Ситников показывал рукой на противоположный берег озера, куда он, как один из лучших поволжских пловцов, давно уже стремился. Он из-за простой товарищеской солидарности не решался пуститься в плавание без сопровождения друга.

— Поплывем: если станешь тонуть, я тебя вытяну за волосы.

Но голова Олейникова была гладко остриженной, и ефрейтор призадумался: за руку вытягивать утопающего по старым деревенским традициям почему-то возбранялось. Будучи приволжским жителем, Ситников знал много способов, чтобы плыть с другим человеком в неразрывной паре: так, например, можно переплыть большое расстояние, если сделать упор подошва в подошву, притом же крепко схватиться друг с другом за руки. Такой способ требовал только крепости в руках, а не особенного умения плавать. Ситников показал Олейникову знаками, но последний отрицательно покачал головой: он прослезился, но его слезы являлись благословением друга, а не сожалением о предстоящей разлуке. Объяснение происходило знаками и жестикуляцией, однако в большой опасности знаки понимаются лучше, чем звук.

Ситников проворно разделся; как искусный пловец, он мог держаться на воде сутки, если никакая тяжесть его не обременит. Бессауское озеро, как определил он на глаз, было шире Волги в ее устьях, и, чтобы одолеть это пространство, нужно мужество. Обнажившись, Ситников облобызал Олейникова и, вытянув руки вперед, с разбегу скрылся под водою: принял он положение рыбки. Олейников притаил дыхание: ему казалось, что друг его скрылся под водой навсегда. Однако Ситников вышел на поверхность спустя несколько секунд, разбрасывая в разные стороны брызги; он был уже далеко от берега, и, несмотря на канонаду, Олейников отчетливо услышал его фыркание.

Олейникова охватил озноб, как будто бы в студеных водах купался не его друг — ефрейтор, а он, озноб его был настолько велик, что он почувствовал необходимость надеть шинель. Пока Олейников отстегивал трынчик, снимал котелок и раскатывал шинель, Ситников обходил все опасные места: он обошел нескольких утопавших нижних чинов, плывших в обмундировании, не находя возможности чем-либо облегчить их участь. Он прекрасно знал, что спасать на водах с большим риском многие могут только одного, тогда как сотни утопающих могли бы легко утопить одного спасающего их.

Ситников приблизился к походной кухне, где вместо черпака развевалось полковое знамя: порожний медный бак, оказывается, плыл сам по себе, и хомут не давил шею лошади. Подпрапорщик Полиняев стоял по-прежнему на дне кухонного бака. Он уже заметил, что в бак набирается вода, проникающая через кран, который кашевар не закрыл перед въездом в озеро. Подпрапорщик Полиняев правильно понял надвигающуюся опасность и, чтобы предотвратить ее, стал выплескивать из бака воду своей форменной фуражкой.

Ситников поравнялся с полковым знаменем и стал держаться стороной, чтобы яснее определять движение этого причудливого плавучего транспорта. Олейников наблюдал ефрейтора с берега, отчетливо примечая, как горячие лучи солнца искрились переливами на его пышной груди, покрытой густой растительностью.

Олейников туго подтянул шинель поясным ремнем, открыл подсумки и выбросил оттуда четыре пачки патрон: он совершил это машинально, но почувствовал полное облегчение.

— Надо уходить! — сказал он себе. — Ситников поплыл, он умеет плавать, а я отправлюсь пешком.

Олейников был близок к помешательству, но какие-то практические соображения еще руководили им: он разул сапоги, полагая, что уходить пешком куда легче и удобнее. Относясь бережливо к вещам, он любовно ощупал сапоги и старательно вложил одно голенище в другое: «они даже не утонут, если в них не наберется вода», — подумал трезво Олейников.

Он старательно перевязал сомкнутые голенища бечевой и попробовал их опустить в воду: сапоги, действительно, не тонули. Он старательно подготовлялся к походу, рассуждая, что необходимо взять с собою на будущее и что помешает ему в успешности продвижения. Винтовку он закопал в песок — на случай возвращения, патронташ бросил за ненадобностью. Прежде чем войти в воду, Олейников подобрал шинель и бросил впереди себя сапоги: сапоги тихо поплыли. Он заторопился за сапогами, опуская полы шинели так осторожно, чтобы не замочить поверхности: шинель распустилась, образовав видимость колокола.

— Я же, действительно, пешком иду! — радостно воскликнул Олейников.

Он делал движение ногами, но не касался ими дна. В воду он был погружен по грудь, какая-то посторонняя сила держала его